Владимир Герасимов

Вязниковские небыли

ЧЕСТНЫЙ КОЗЕЛ

Жил у деда с бабой козел. Козел как козел. Но была у него особенность — вранья не переносил. Приврет, бывало, дед шабрам, прихвастнет, так козел его по всей деревне гоняет, выставя вперед рога, пока тот не выдохнется и не упадет посреди дороги. Мол, будь, что будет. А козлу нет резона сажать деда на рога, кормилец все-таки. Подойдет, потрясет бородой, понюхает и опять по своим козлиным делам отправляется.

Доставалось и бабе. Как начнет она с соседками косточки кому-нибудь перемывать да не дай Бог прибавит то, чего не было — козел бежит — пыль столбом. И по всей деревне бабий визг и кутерьма, ребятишкам забава. Всех в деревне сделал козел честными. А коль у кого с языка ложь сорвется, тот уж испуганно пригибается да оглядывается, кто же захочет козлиных рогов отведать.

А началось все вот с чего. Проезжал как-то мимо деревни барин со своим семейством. И вот барыне захотелось свеженького деревенского молочка испробовать. А бабы к полудню доить еще не ходили. Барыня-то и говорит, дайте тогда козьего. Вон с той козы. И показывает на мирно пасущегося козла. За свежее молоко сколько хотите заплачу. Ну баба и смекнула. Налила в подойник старого коровьего молока и к козлу. Присела к нему. Руками сучит, будто доит. Терпел тот, терпел да потом развернулся и на бабу…

ШУБКА

Всю зиму лежало поле покойно и мирно. Было оно одето в мягкую и теплую белую шубку. Лежало и копило силы для будущей работы. Много хлеба нужно будет поднять к осени. Спало поле и снились ему шумящие под ветром колосья, ласковый дождик и заботливые руки людей.

Так потихоньку подошел к концу февраль. Поистерлась шубка под ветром, полиняла под солнцем, проснулось однажды поле — зябко стало ему под ветхой шубенкой. Попросило месяц март выручить:

— Почини мне, пожалуйста, шубку.

Согласился март. Взялся за работу. Но таким он был неумехой, что шубка у поля вконец расползлась по всем швам.

Тут как раз апрель пришел. Обрадовалось поле и его умолять стало. А апрель, известное дело, озорник и обманщик. То подарит шубу, то снова отнимет. Заплакало поле, слезы крупными ручьями потекли. Стал утешать его веселый улыбчивый май:

— Зачем тебе шуба? Тепло сейчас. Сошью-ка я тебе рубашку зеленую.

 Сказал и сделал. Успокоилось поле. Лежало и радовалось обновке.

ДЕДОВ НАКАЗ

Жил в одной деревеньке старичок, тихий незлобивый. Летом погуливал у своей избы, шишился в огородике. Зимой из дома не вылезал. Имени его почему-то никто не помнил. Иные называли Ипатычем, а большинство односельчан — Лопатычем. И у этой деревенской клички было свое объяснение...

По весне, как трогается снег, брал он в руки лопату и, несмотря на  свою хворости и немощи, копал продольную по всей деревне канаву, широкую объемистую. Кто-то помогал ему, кто-то смеялся над ним, кто-то сердился, когда он доходил до его дома, запрещал, мол, лужок портишь. Но старик уговаривал, и от его настойчивости сдавались люди. Понимали односельчане, что по весне канавки нужны, чтобы талые воды не разливались по огородам.

Но такую уж большую объемистую…  Да  старик и сам до конца не мог объяснить необходимость этой канавы, только приговаривал, что так издавна делали в их деревне, и деды наказ давали, чтоб по весне такая канава была обязательно. Вот он и выполнял дедов наказ, хотя над ним и похохатывали, мол, дедок-то с придурью.

Но настал такой год, когда силушка совсем оставила старика, однако все равно по весне нацепил он свой полушубок, взял лопату в руки. Но, доведши канаву до пруда у околицы, тут же на бережку упал замертво.

Подивились односельчане такому дедову упрямству, которое довело его до кончины. Похоронили Лопатыча да и забыли о нем.

И вот пришла следующая весна. Никто и не вспомнил про дедовский наказ. Правда кто-то перед своим домом делал маленькие канавки-отливенки, а чтобы копать большую канаву по всей деревне и намека не было.

Как вдруг случилось странное и невиданное. За одно жаркое апрельское утро всплыла деревня. Воды было почти по окна, а уж о подпольях и говорить нечего. Еле пережили такое половодье. Вот тут-то и вспомнили Лопатычевы труды.