Владимир Герасимов

Следы на снегу. Книга вторая

ЭПИЛОГ

1

У Корнея очень долго в глазах не развеивалась снежная пурга, которая появлялась, как только он прикрывал их и впадал снова в забытье. Потом вроде утихомиривалось все, затихало. И перед ним снова появлялись родные лица матери, тяти Авдея, Настенки, Ванюшки, сестер Катены и Фроси... И вновь поднимался невидимый ветер и очи застилало белесой крупкой. Но все реже и реже возникали в голове эти снежные вьюги. Все яснее и яснее становилась голова.

Его тело растирали какой-то мазью и к нему возвращалась чувствительность. Авдей говорил, что это хорошая мазь. Он составлял ее по словам бабки Овдотьи:

-  Как гоже, что заставляла она меня запоминать те травы, что в нее входят. Я отшучивался, сама , мол, попользуешь ею многих. Привык, что жила Овдотья и жила. Думалось, еще долго проживет. А, гляди-ка, будто чуяло сердце, что понадобятся ее травы. Слава Богу,  что перевез я эти травки из деревни в Володимир вместе со срубом. Теперчи я и сам могу ведуном быти. Жаль, что не все перенял я у Овдотьи.

Бормотал Авдей, а свое дело делал, втирая в корнееву кожу эту мазь.. Еще хорошо, Корнюхе не задело стрелой хребет, и полегоньку вытащил Авдей ее, помолясь Богу. И чувствовал Корней, что уходит онемение из ног и может он двигать ими туда-сюда и боль все меньше и меньше сопровождает движение.

Уходил Авдей, приходила жена Настенка.Она обнимала, целовала его и никак не могла наглядеться.  С другого бока подкатывался Ванюшка. Корней жадно смотрел на сына и ласково трепал его белесые вихры.

- Тять, а больно было, когда стрела воткнулась в тебя?

- Особливо-то я не помню этого. Сразу же провалился в какую-то  черную яму, ничего не слышал и не видел

- Ох, проклятые монголы! - воскликнула Настена. - Да передавить бы их всех!

- Погодь, погодь, не горячись. - погладил Корней Настенку по руке. - А и спас-то меня тоже монгол, катенин муж.

- Дак ведь, тятенька подоспел... - смутилась Настенка.

- Ох, Настена, до тятеньки  уж десять раз бы мы сгибли. Много ль силенок у Фроси? Как только выдержал Чаул, не разумею я. До гроба я благодарен буду ему. Ведь я раньше всех их одним миром мазал. А вон как вышло! 

Помолчал Корней,  глубоко вздохнувши:

- Из-за русского Духмяна, сколько сгибло русичей, а Чаул и сестер моих вызволил из рабства и меня на себе выволок. Ну как же мне его проклинать. Не по-божески это!  Хотя чаулов отец,  возможно, и нашу деревню спалил и стрелу лихую пустил в отца. Что уж говорить!

Корней устало прикрыл глаза.

- Да уж, как в жизни все переплетено и запутано! - согласно кивала головой Настенка и прижимала к себе Ванюшку.

А мальчишка вырывался, не слушая их разговор и не вникая в него. Ему были интересны обломки стрелы, которые дедушка Авдей вынул из отцова тела и которые лежали на столешнице

под иконами. Он осторожно взял их в руки и разглядывал их, открыв рот.

-Ой, тятенька, как, поди, страшно-то было...

-  Да уж, не приведи Господи еще. - всплакнула Настена, прижав к глазам тряпицу.

Корней же думал о другом. Стрела была уже в прошлом. И хоть боль и донимала его, но мысль одна точила сильнее. Сможет ли он, как и прежде, встать на ноги и не быть обузой для семьи. Авдей пообещал ему выздоровление. Но теперь в дружину вертаться не можно. Да и перегорело у него все. Странная получилась боевая судьбина. Ни разу не участвовал он ни в одной битве, если не считать последний бой, в котором он стал калекой. Затаилась где-то в глубине обида на князя Андрея Ярославича. Ведь, по сути, бросил его,  дав в помощники бесполезного Авдотьку, который сбежал при удобном случае. Этот неблагодарный поступок разбил веру в князя. Для чего же он вел огромную дружину на монголов, но, увидев их там, бросил все без мало-мальского боя. Конечно, Корней, может быть, не знает чего-то такого, что известно стало князю. Вот бой в лесу внутренне примирил Корнея с князем . Все было продуманно и, если бы не шальная стрела, остался бы он, Корней, в строю. А теперь в его положении только сидеть и раздумывать. Зачем Андрей Ярославич повел оставшийся отряд в Новегород.  Может его ждет там подкрепление и он вернется и с новой силой ударит по монголам. Но зачем тогда бросать дружину и малым отрядом уходить неизвестно куда? Корней даже застонал в бессилье непонимания.

- Что, Корнюш, больно? - глаза Настенки широко распахнулись. В них было страдание от невозможности  избыть мужнину боль.

- Ох, больно, Настюха, как же больно-то!   - обхватил Корней руками голову. - И не только здесь. - Хлопнул он себя по боку.

- Вот тутот-ка! - приложил он свою широкую пятерню к груди и судорожно сжал  пальцы в кулак.

Ванятка непонимающе смотрел на отца:

- Тять, может у тебя и там стрела, а дединька не заметил и вынул тебе токо энту? - указал мальчик глазами на божницу. - Надо ему поведать.

Корней глубоко вдохнул через нос, укрощая свои чувства и закашлялся и от сильного потока воздуха и от этих неожиданных Ваняткиных догадок, от коих стало смешно. Расплылась в улыбке и Настенка.

Корней провел ладонью по головке сына:

- Не боись, Ванюша, все стрелы дедушка вынул из меня, ни кои там не остались.

Мальчик повеселел, видя, что и все перестали грустить.

И тут вошел в горницу сам князь Александр Ярославич. Он подробно расспрашивал  о своем брате Андрее, о том бою, в коем был Корней ранен. Еле сдерживал свои чувства  Александр  Ярославич. Потом приобнял Корнея и перекрестил его:

- Ты поистине ангел-хранитель для нашего семейства. Не найдется такой награды, коей можно тебя отблагодарить Я это должен сделать, а не так, как мой брат бросил тебя на произвол судьбы.

- Такой уж случай вышел. - Взволнованно ответил Корней, радуясь, что великий князь понял его, и этим пониманием в душе снял с каждым днем нарастающую обиду. - Ведь времени

то не было цацкаться со мной. Им ведь было надо быстрей уходить.

Покачал головой Александр Ярославич, будто бы соглашаясь, но тяжко было у него на душе.  Взял он его за руку:

- Не придется тебе теперь, Корнеюшка, таскаться с мечом. Ты и вся твоя семья будете на полном княжьем коште по гроб жизни. Ты и твои потомки будут особого боярского звания за спасения особ княжеской семьи.

Перехватило горло у Корнея от волнения:

- Благодарствую, княже, за доброту. Мне  ведь и всамделе долго меч в руку не взять. Дай-то Бог на ноги встати... Скуль время-то пройдет.

По щеке у Корнея слезинка покатилась.

2 

Наконец-то у Чаула спокой был на душе. Видимо кончились пока его несчастья и испытания. Как будто и в жизни встал он на лыжи и поскользил дальше по ее тропам, яко на крыльях полетел. Тот тяжкий путь, когда тащил он салазки с ра.неным Корнеем, чудесным образом закончился. Фрося все повторяла без конца, что это чудо Господне. И призадумался Чаул, а ведь это поистине непросто так и что фросины молитвы не попусту были произносимы и слезы ее пролиты были не зря. Потому-то и появились ниоткуда два уруских мужика, которые в сердца вселили надежду. Когда Чаул встал на лыжи, и они его понесли легко и свободно, он уже не сомневался в том, что увидит т Катуш и своего сына, и что закончится тот мучительный путь, который начался с приходом в юрту его родителей злого переводчика. Он всю жизнь их вздыбил и заставил ее течь по тем руслам, которые начертали чужие люди. А это очень тяжко  жить не так, как хочешь, а как кто-то тебе велит. Тогда все твои страдания и переживания становятся незначительными для других, а все подчинено большой непонятной для тебя цели.

И вот Чаул вновь наконец-то обрел семью в этом большом городе Вольдемире. Кругом тянулись огромные стены, возвышались башни и ворота. Он дивился мощи этого города. А , когда поутру и по вечерам из красивых церквей доносились звоны колоколов, величавых, навевающих спокойствие, он был изумлен. В его жизни тоже наступило спокойствие. Никто не стоял над душой, никто его ни откуда не прогонял, никто ничего с него не требовал. Он решил для себя, что урусский Бог могущественнее монгольских.

Икона, которую он и раньше видел у Катуш, в монгольских степях, здесь стояла на самом почетном месте. Перед ней трепетно мерцал огонек лампадки. Чаул с уважением разглядывал, изображенную на досточке матерь с ребенком. Катуш объяснила ему, что это Богородица с сыном Богом. Вот она-то и спасла в долгой тяжелой дороге и их с Фросей. Дивился всему этому Чаул и кивал согласно головой. А и верно все. Когда целовал Чаул сына, он увидел у него на груди крестик на ниточке. С уважением потрогал  его монгол пальцем и спросил жену:

- Как зовут теперь нашего сына?

- Ильюша. - робко произнесла Катена, боясь, что рассердится Чаул за то, что переименовали мальчика без его ведома. - Покрестили мы его  в церкви.

- Знаю я, Авдей мне сказал. - успокоил он ее и тихо повторил несколько раз. - Илуша, Илуша...

Обрадовалась Катена, что не сердится муж:

- Сильный святой его будет охранять, Илья-пророк, не страшны ему будут грозы и молнии.

- О, о! -уважительно цокнул языком монгол. - Теперь бояться мыть сыночка не надо...

И Чаул с Катеной прыснули от смеха, вспомнив, как бушевала Джулхе по поводу стиранного Катеной белья и мытья ее в чане с  водой, ожидая за этот грех от монгольских богов грозного наказания молнией. И когда начиналась сильная гроза, убегала Джулхе от Катены с воплем подальше. А жена молилась у своей иконы, и Чаул был спокоен во время грозы. Может ничего страшного и не случится.  

3

Свечки в подсвечниках почти догорели. Неровный их свет на стенах колышется и дает причудливые тени. Обычно, такое их колыхание навевает дремоту, и то что впереди долгая-долгая ночь заставляет думать об отходе ко сну. Но сегодняшний день был труден. Будораживающие события его требуют обдумывания. Князь Александр тяжело вздохнул.

С утра из Новегорода приехал сын Василько и сообщил, что туда, наконец-то, явился князь Андрей Ярославич мизерными остатками своей дружины, а за ним по стопам монгольские отряды. Основное монгольское ядро под предводительством Неврюя поотстало. Андрей Ярославич пришел, чтобы попросить убежища и защиты у новгородцев . Оказавшись за стенами могучей новгородской крепости, он снова воодушевился и призвал к отпору и собирания сил для дальнейшего удара, чтоб прогнать их с русской земли.

- Ну, неймется ему! - прикрыл глаза ладонью Александр Ярославич. Сразу отозвались болью у князя виски. - Что же далее? - испытующе взглянул Невский в глаза сына Василько. А тот продолжал  говорить.

-Вече разделилось надвое. Кричали, что прав Андрей. После затишья взорвалось оно иными голосами и мнениями. Кидались в Андрея упреки, как камни, бесжалостно и обидно. Что не привел дружину, растерял ее, а хочет на чужих спинах въехать в рай Божий.

- И что же Андрей Ярославич? - прихмурил брови князь Александр

- Дядюшка сразу сник... - ответствовал Василько, ладонью пригладив волосы. - Видит, что нет у новгородцев единства в этом деле.

- Да откуда же ему быти! Не напугали как следует новгородцев монголы. Так, издаля только прошли.

- Нет, батюшка, боятся они, еще как боятся! - покачал головой Василько. - вот и стало нарастать мнение, что надобно прогнать из Новегорода Андрея Ярославича с его семьей и его гриднями, что опасно укрывать его их за новгородскими стенами и дразнить монгольских гусей.

- И прогнали-тако! - покачал головой князь Александр.

- И меня заодно попросили уехать из Новегорода, как родственника, на всякий случай. - усмехнулся горестно Василько.

И что же Андрей?

- Дядюшка устремился на запад, поведал, что в Швецию, а там, как Господь расположит.

- Ну вот заварил Андрей кашу, аж из Руси уходить пришлось, а нам тут надобно ее рахлебывать будет. Ведь Неврюй просто так не уйдет ни  с чем. В Европу за Андреем он не решится, но злость свою где-нибудь утолит. Дай-то Бог Сартак поможет уговорить Батыя и отзовут Неврюя.

- Ты, отец, думаешь, что все обойдется?

- Ничего я Василько не думаю. Послал я большую челобитную Батыю, где клятвенно обещаю ему вскорости прислать в Орду большой ясак  всех земель русских. Это значит грабить пойдут наши дружинники свой народ. Вот чего добился брат Андрей своим пустозвонством.

Пригорюнился Василько.

- И тебе придется сын, взяв дружину, усмирять вольности новгородские. Без новгородской дани легок будет ясак, не полный. Осело огромное богатство в сундуках и закромах Великого Новгорода. Нетронуто все это с каких времен!

Василько вспыхнул от слов отцовских, покраснел лицом:

- Как ты, батюшка, можешь этак говорить? Яко тать! Уж больно ты печешься о пользе Батыевой! Не лопнет ли он от всего того, что ты на блюдечке преподнесешь ему?

У Василька подрагивали губы. Но в сторону смотрел славный Александр Невский и в его глазах копился гнев. Непонимание сына и тупиковая ситуация гнетуще действовали на него. Князя охватила слепая ярость:

- Так ты не пойдешь в Новегород с войском усмирять бунт? - лицо Александра окаменело будто.

- Нет, батюшка! - твердо обронил Василько.

- Тогда я вынужден казнить тебя за неповиновение! - резко выдохнул великий князь. - Чем ты отличаешься от непокорных новгородцев?

Василько молчал, склонив голову.

- А будешь ты жив или не будешь, все равно пройдусь огнем и мечом по Новегороду. Расстанутся новгородцы со своей особостью, и повытрясу я из них богатства в пользу общего дела. Познают они сполна мой гнев!

Не знал Василько, что сказать в ответ разъяренному отцу, коего видел  в таком состоянии впервой. Переминался с ноги на ногу, как провинившееся дите.

-  Изыди, Василий! - процедил сквозь зубы Александр Ярославич. - Нет мочи мне тебя зреть.

Дрожащей рукой прикрыл князь глаза и сколько так просидел, не ведал. Не заметил, как ушел сын и как в ложенице появилась жена. Обняла она его легонько, он аж вздрогнул от неожиданности.

- Сашенька... - прошептал князь. - Тяжко мне!

- Что содеялось, милый?

- Потерял я сына, Василия.

- Жив-здоров он вышел от тебя. - в недоумении ответила она

- Надобно мне казнить его за непокорство, чтоб показать новгородцам, что серьезны мои намерения, зело серьезны.

Заглянула княгиня глубоко в глаза Александра Ярославича и ужаснулась. Никогда не видела такой жесткости и решимости. Упало у ней сердце. Ведь Василько их старший сын, и разве можно допустить, чтобы отец убил сына.  Княгиня резко отпрянула от мужа:

- Александре, ведь это грех проливать кровь дитя своего.

- Дитя? Разве же это дитя?

Княгиня Александра побелевшими дрожащими губами молвила:

- Василько это часть меня  и часть тебя. И для меня он всегда будет дитем и со своим первым словом, и шагом, и улыбкою. Неизбывно воспоминание о его дитячестве и отрочестве. И все ты это хочешь срезать на корню одним ударом?

- Он же...- с жаром воскликнул князь, но Александра закрыла рот мужа ладонью.

- Я ничего слышать не хочу! - выкрикнула она. - Никакие твои доводы меня не убедят. Если ты решишься на сыноубийство, я вместе с ним встану под твой меч! А ты знаешь меня!

В ее глазах было столько решимости, что князь содрогнулся и понял, что она права.

4

Сколько снегов лежало в русских лесах, в русских степях и равнинах! И сколько следов на них отпечаталось за десятки столетий! Сколько слез радости и горести пролилось на снега. Но они таяли каждую весну и, казалось, все, что произошло, таяло вместе с ними.

Но нет, не таяло… Во снах и видениях возвращалось все это к людям опять, будоража и мучая. И никак не растают эти  следы на снегу.

                     Апрель 2012