Владимир Герасимов

Следы на снегу. Книга вторая

Первая часть

КАТУШ

Тетка Онисья порадовалась за Катену, когда та рассказала ей, что Чаул даже плясал, узнав, что любимая беременна:

- Видать, хороший парень, хоть и басурманин. В обиду тебя не даст.

Фрося тоже обняла и целовала сестру. Правда, глаза ее были грустные- грустные. Да и сама Катена не чувствовала себя полностью счастливой. Разве теперь согласятся отец с матерью Чаула видеть в ней не рабыню, а равную себе?  Больше всего она боялась показаться на глаза хозяйке, когда Чаул  решится сказать  матери о беременности. Да и тетка Онисья, хоть и рада за Катену, но сквозит в ее глазах тревога, а в речи недосказанность.

- Что будет теперя, тетя Онисья? - пыталась Катена успокоить душу.

- Бог ведает, дочка! - уклончиво отвечала та. - Здесь все не от нас зависит.

- Ну а чего тут можно ждать-то? - вмешалась в разговор подруга Онисьи грубоватая и прямая по характеру Домна. - Впряжет тебя хозяйка в работу, замучает ею до полусмерти, заставит таскать тяжести да подгонять будет, глядишь, через неделю ни о каком робенке и  воспоминаний не будет.

У Катены горло перехватило, она  ничего в ответ сказать не могла.

- Да перестань каркать-то? - рассердилась тетка Онисья на подругу.

- А чёго такого? - пробасила та. - Я на месте хозяйки так и сделала бы. Пошто ей беременные работницы?

- Ну ты и змея, Домна! -  покачала головой Онисья.

- Ну а кто мы для них? Хуже скотины, сама что ли не ведаешь? - никак не хотела угомониться Домна. - Коль овца объягнится али кобыла ожеребиться, так за приплодом и пригляд, и уход. А тут что?..

Тетка Онисья перебила подругу:

- Чего ты мне это баешь, я и без тебя знаю. Тут-то другой расклад. Робенок-то Катенкин, им внуком будет, как ни ряди.

Домна примолкла, опомнилась как бы, в самом деле тут совсем по другому выходит.

- Парнишка-то  ее рад будущему дитю, говорю ж, в обиду не даст. Так, что Катена не тоскуй и не плачь. - гладила Онисья по голове девушку.

- Подруга, а ты вспомни-ка про Соклетею? Она тоже родила от монгола. Так хозява забили ее, припомни-ка?- из Домны так и перло.

- Ну, дуреха, чего ты равняешь? Соклетею-то ссильничал монгол, который ее в плен гнал. Так кому она потом нужна была.

Катена замерла от страха:

- Как это, до смерти забили!

Онисья метала глазами в Домну молнии. Та почувствовала, что  сказанула лишнее и виновато опустила голову.

- Ну, Домна, ведь добрая же баба! А как заведется, чисто яга - сердито воскликнула Онисья.

Домна тяжело вздохнула: - Ой, Катена, не серчай на меня. Може и всамдели все у тебя образуется. Ишо хозяйкой будешь над нами командовать!

Это показалось Катене смешно, и улыбка сама собой появилась, сквозь слезы, на ее губах.

- А что? - подхватила свои слова Домна, видя, что это успокоило девушку. - Всяко в жизни быват!

***

Новость о том, что рабыня брюхата от ее сына, ошеломило Жулхе. Первое время она даже не знала, что и делать. И на Чаула злость брала. Ну, как он мог это допустить? Упрям, как баран, и теперь уж женитьбу на уруске у него из головы не вышибить. Как мужу все сказать? Он и так ее упрекает, что плохо держит в руках рабов. А тут вон до чего дело дошло? Она давно опасалась, что в одно прекрасное время это могло случится. Но вот несерьезно относилась к отношениям сына и рабыни.

Выбрав минуту, когда муж, напившись  чаю, довольный и умиротворенный лежал, отдыхая, на тюфяке, прилегла к нему рядом и обняла. Он расплылся в улыбке и зажмурил глаза:

- Сегодня узнал, что у Наурзая дочь на выданье. Надо съездить к нему, посмотреть. Пора, пора Чаула к месту приспособить.

У Жулхе екнуло сердце. Теперь уж медлить нельзя. Надо что-нибудь придумать:

- Да, не хвалят Наурзаеву дочь.

Хучу насторожился.

- Где это ты слышала?

- Да говорят.

- Кто тебе сказал?  - приподнялся на локтях с тюфяка Хучу.

- Что уж, я помню кто? Сказали. - как бы сердясь, выпалила женщина.

Хучу озадаченно поморгал глазами:

- Ну и что ж, теперь не ездить?

- А что толку? Если уж слух идет, значит недостаток имеется.

Хучу хмыкнул, соглашаясь с женой, и почесал затылок:

- Ну уж, если мы каждую невесту будем браковать, так мы ничего для сына не найдем.

-  Так-то так, но будет ли ему в радость то, что  мы ему найдем?

- Мои родители тоже не спрашивали моего согласия, когда засватали тебя, такую спорщицу! - закипал Хучу.

То, что он говорил, было обидно для Жулхе, и в иное время  она бы устроила ему скандал. Но сейчас ей было не до этого. Ноборот, она прилегла к нему на тюфяк и обняла за плечи. Хучу после своих слов, зная характер жены, не ожидал ничего хорошего. И вдруг такое! Это умиротворило его и он тоже обнял Жулхе. И она все-таки решилась:

- А если у рабыни от нашего сына будет ребенок? Что тогда?

Жулхе надоела эта тягомотина. Она знает эту новость и, ничего, небо не обрушилось. Наоборот она стала потихоньку привыкать к мысли о ребенке. Чем же Хучу отличается от нее. Он вспыльчивее, но когда-то  все равно придется пережить эту бурю. Не может  же мать их внука, какая бы она ни была, жить в юрте рабов.

- Что ты сказала, жена? - наконец-то осознал Хучу сказанное. - Как тебе такое пришло в голову? Как ты могла такое допустить! - вскочил он с тюфяка.

- Вот так и допустила. Мне Чаул сказал, я готова была убить эту девку. Притащила ее за косу, исщипала всю. Да толку-то  что? Все равно она осталась беременной.

- Надо вытравить этого ребенка,  а  рабыню отдать собакам! - яростно вопил муж.

- Если бы ее обрюхатил какой-нибудь пришлый кобель, я бы так и сделала. Но в ребенке будет течь наша кровь. Не будет ли он потом нам сниться по ночам!

Эти слова осадили гнев Хучу.  На этот  довод он ничем не мог ответить. Взявшись за голову, он сел опять на тюфяк. Это великий грех перед богом Сульдэ умертвить неродившегося монгола, пусть и с примесью поганой урусской крови. Долго молчали  Хучу и Жулхе. Яриться у них уже не было сил. Да и что толку.

Целый вечер ходил Хучу сам не свой от этой новости, которая никак не укладывалась в его голове. Потом подошел к жене, приобнял ее:

- Придется смириться перед волей богов и взять в семью эту уруску. - горестно покачав головой, произнес Хучу.

Жулхе облегченно вздохнула. Усмирила она гнев мужа, отвела его от греховных мыслей и деяний.

А уж какая радость охватила Чаула , когда он подслушал этот  обрывок разговора. Когда мать с отцом кричали, он заткнул уши, сидючи в потайке. И уж, когда совсем отчаялся, не ожидая ничего  хорошего, убрал ладони от ушей. И услышал то, от чего возликовало его сердце. Он никак не мог поверить. Но родители уже мирно разговаривали друг с другом и никаких зловещих планов против них с Катуш не обсуждали.

Незаметно выбравшись из юрты, Чаул не мог сдержать себя и , пробежав по травам, несколько раз  перекувырнулся через голову. Объятый радостью, он ворвался в юрту рабов, обнял Катуш и закружил ее. Он уже не стеснялся никого. Все тревоги и волнения были позади:

- Будет свадьба, будет!!!

Он никого вокруг не видел, только свою Катуш. Ее сердце билось так же, как и его сердце, бешено и радостно. Они  были единым целым в этом своем счастье.

Несчастным рабам, которые находились в этой юрте, как в клетке, лишенные всего, досталось  по дольке радости от этого внезапно вспыхнувшего костра любви. И этот костер затеплил в их сердцах  надежду на лучшее, которое, может быть в их жизни и не случится. Но ведь  всякое бывает.

И впервые юрта рабов  ознаменовалась улыбками людей, которые давно забыли, что значит улыбаться по-настоящему.

А Чаул уже вел Катуш  в юрту хозяев за руку. И она шла, всецело полагаясь

на него и его веру в их счастье. А он полон был решимости и потому родители  уже не удивились, когда он выдвинул ее вперед и воскликнул:

- Вот моя невеста!

Они уже ожидали  подобного. За короткое время примирились с тем, что предстоит.  Это было что-то неслыханное до сей поры, но против которого невозможно было уже бороться.  Многие вопросы жгли  их сердца. Это  захотелось им высказать именно сейчас. Еще остались капли надежды на то, что их сын откажется все-таки от своей затеи. Все снова успокоится, само собой рассосется. По глазам Чаула было видно, что это не произойдет. Молодые были полны счастьем осуществленной мечты. Родители  смотрели на сына иным взглядом да и на его невесту тоже. Она стала как бы частью его.  Победа была за влюбленными.

Катуш прижалась к руке любимого. Теперь ей ничего не страшно было . Отец Чаула испытующе разглядывал ее живот, но как бы исподволь.  Бесцеремонности уже не было в его взгляде. Она перестала уже быть для него вещью, рабыней, с которой можно не считаться.

- А скажи мне, Чаул, - с обидой в голосе произнес отец. - на что похожа будет твоя свадьба? К кому я должен ехать сватать тебя? Кому я буду преподносить подарки и ходак? Где родители невесты? Кто приедет от ее родственников на эту свадьбу?

Катуш понимала все слова Хучу и ей хотелось навзрыд плакать. Как сказать этому злому монголу, что он сам же лишил ее всех родственников, что убил ее отца, что ее мать неизвестно куда продал? Как все это сказать ему да и нужно ли? В нем говорит обида, что его лишили возможности гулять на настоящей, по всем законам, свадьбе сына, и больше ничего не мучает его.

- У Катуш здесь есть сестра. - попытался оправдаться Чаул, но его голос прерван был громким хохотом отца:

- Может всех рабов посадим за свадебный стол, а мы с матерью и твоими сестрами будем им кушанья носить!..

Хучу хотелось побольнее уколоть сына. Чтоб не радовался он, не ликовал. Он, Хучу, не хозяин в юрте, им крутят, как хотят. Его еще ужасало то, что теперь каждому встречному в степи надо объяснять, почему его единственный сын женился на рабыне. Никто не поймет, почему он разрешил это. Вслед ему будут смеяться и указывать пальцами. Да и на эту свадьбу друзья и родственники побрезгуют придти. Да и вобще неизвестно, чем это все обернется. Хучу стал шлепать себя по коленям  и причитать:

-  Ой, несчастье, несчастье! Почему бог Сульде ты решил покарать меня? Почему ты одарил меня неблагодарным сыном? Я опозорен на всю свою жизнь!

Жулхе, слушая мужа, тоже прониклась его жалобными словами. Она качала головой и из глаз ее текли слезы. Девчонки, маленькие дочки их, не понимая о чем идет речь, выли на разные голоса. Если бы кто-то услышал это со стороны, то подумал бы, что идет оплакиванье  умерших.

Катена все поняла и замерла от страха. Чем все это закончится? Что у этих монголов на уме? То хохочут, то плачут  без перехода. Она с дрожью прижалась к любимому.

У Чаула радость улетучилась, и на сердце было обидно. Неужто родители не могут понять, что он счастлив и  ему все равно, кто и что будет говорить по поводу его  свадьбы.

- Никакой свадьбы  мне не надо! - в отчаянье выкрикнул он. - Мне и без нее хорошо с Катуш!

Чаул крепко обнял невесту, никому он ее не отдаст.

- Какая тут свадьба? - взмахнул руками отец. - На нее придут лишь те, кто захочет полюбоваться на мой позор! Тут и захочешь, никакой свадьбы не получится.

В эту ночь  Чаул не мог заснуть. Он хотел оставить Катуш в семейной юрте, чтобы она не возвращалась в юрту рабов, но мать воспротивилась.  Даже не помогло и то, что он пригрозил ночевать в степи:

- Радуйся, что мы с отцом согласились на твою женитьбу с этой урусской рабыней. Да и то, потому что дитя у нее будет наше, монгольское. Не зли отца! Он и так еле сдерживается.

Чаул согласился с матерью.  Он ждал большей бури.  А Жулхе миролюбиво сказала:

- Вот теперь пора тебе обустраивать свою юрту, если хочешь жить со своей Катуш. Дадим мы тебе скот, рабов, и расти нашего внука.

Чаул обрадовался.

- Жаль, что вот свадьбы не получится. - Жулхе горестно поджала губки. - Мы с отцом так хотели свадьбу. Как положено. По старым дедовским правилам.

- Мама, у тебя еще есть три дочки, - попытался Чаул утешить ее. - три свадьбы впереди.

- Но, как сынок без свадьбы? Ведь есть такая примета:  какой богатой пройдет свадьба, такой богатой будет  и жизнь. Чтоб люди видели.

- Вот поэтому-то я и не хочу свадьбы. Не все одобрят моего выбора, будут осуждать, перебирать наши косточки. Зачем нам такое торжество?

Жулхе удивлялась словам сына, которого дотоле все еще считала маленьким. Все больше он удивлял ее. Чаул вырос. И хотя она против женитьбы сына на рабыне, но его любовь к уруске и упорство трогали ее и даже восхищали. Но понять Чаула она не могла. Можно полюбить и монгольскую девушку и тогда снимутся все проблемы. Хотя теперь уже поздно. Избавиться от ребенка, которого носит уруска теперь уже невозможно. Нужно все принимать, как есть.

Трудно в эту ночь было уснуть и Катене. Все смешалось сегодняшним днем и радость, оттого что наконец-то родители Чаула смотрели на нее, как на невесту, и горечь от  того, что есть еще какие-то препоны, непонятные ей. Но все же радости было больше.

- Милая, мы все теперь переживем. - нежно обнимал и целовал ее Чаул в их заветном месте  за юртами. - Главное, мы будем теперь вместе. Завтра я начну обустраивать нашу юрту. Ты в ней будешь хозяйкой. Уж никто не будет тебя обижать. Мать сказала, что дадут нам скот и рабов выделят - все, что надо для хозяйства.

Катену резанули  слова про рабов. Что было шуткой в устах Домны, теперь звучало как-то странно и дико. Она ничего не сказала Чаулу, не возразила. Не хотела портить их общую радость. Ведь  желание Чаула обустроить их  отдельное семейное гнездышко ее обрадовало. Она прижалась к нему и почувствовала еще острей, что роднее его  в  этом мире нет человека.

В темноте не видно было его  глаз, но она чувствовала влюбленный взгляд. Жар его губ доставал, казалось,  до самого сердца. Ни о чем ином думать не хотелось, только бы раствориться в его губах, ладонях...

Чаул проводил Катену в юрту рабов и сказал на прощание, что это ее последняя ночь здесь.  Пока он не обустроит юрту, они поживут в кибитке. Она нырнула за полог и вспомнила слова Чаула о рабах. Спертый воздух, лежащие вповалку люди, ее соотечественники, храп, бормотание во сне - она очутилась в обычной своей обстановке. И стало стыдно, что они так и  останутся жить здесь, а она скоро станет одной из их хозяев. И это никак не изменить.  Она пробралась к Фросе и легла рядышком. Сестра проснулась и обняла Катену.

- Ну что? - голос тревожно подрагивал.

- Фроська! - радостно зашептала Катена ей на ухо. - Все хорошо!  Завтра Чаул будет налаживать новую юрту, нашу!  мы с ним будем жить там. Я и тебя туда возьму.

Фрося взвизгнула от радости и обняла сестру крепко-крепко. Потом, на миг задумавшись, спросила срывающимся шепотом:

- А вдруг тебе не позволят меня взять?

Катена уверенно промолвила:

- Разрешат. Они сказали, что дадут нам помощников. Хозяйке-то не все равно кого. Я скажу Чаулу, чтоб он об этом попросил свою мать.

На душе у Катены было муторно. Она не могла себя представить в роли хозяйки над несчастными невольниками, своими, русскими. От этого радость от сегодняшнего дня была неполной. Хорошо бы жить только с мужем и сестрой. Они ведь с Фросей все умеют делать. Зачем мучить других людей? Может быть Чаул согласится?

Наутро в юрту рабов, как всегда пришла хозяйка и стала распределять работы, кому что делать. Фросе дала задание чистить котел. На Катену взглянула вскользь и ничего не сказала, ничего не поручила. В первый раз за это время. Вскоре пришел Чаул и повел показывать ей место, где он будет ставить их юрту. Рядом  уже стояла крытая кибитка. Чаул поцеловал Катену, обнял ее:

- Пока юрту не поставил, будем жить в кибитке. К рабам ты больше не пойдешь.

- Любимый, можно мне взять сестру сюда?

Чаул отвел глаза:

-  Нет. - и  тут же оговорился. - Пока нет. Я хочу побыть только с тобой. А рабов и скот нам дадут после того, как будет готова юрта.

У Катены сжалось сердце.  Больше даже не из-за отказа, а из-за того, что Чаул считает ее сестру рабыней. К глазам подступили слезы, но она переборола их. В чем-то Чаул прав. Ей и самой хочется побыть с любимым вдвоем, чтобы никто не мешал в их единении. Надо подождать и он привыкнет к тому, что сестра это тоже частичка ее и будет относится к ней, как к равной.

- Ну, давай посмотрим наше первое с тобой жилище! - перевела Катена разговор, отдернув полог у входа в кибитку. Там было пусто, и только посередине лежал спальный тюфяк да около него врассыпную валялась посуда. Катена обрадовалась. Наконец-то их семейная жизнь началась и никто не будет мешать им. Около кибитки громоздился котел, в котором она теперь будет варить еду только для них двоих.

- Давай разведем костерок, подвесь над ним котел, и у нас уже что-то будет вариться.

Чаул подвесил котел и побежал в родительскую юрту за огнем. Катена начала приготавливать мясо для варки и побежала к родничку за водой. Когда пришла, костерок уже потрескивал. Сразу вылила из кожаного ведра воду в котел, бросила мясо. Они стояли вместе с Чаулом над котлом и радовались, что их семейная жизнь началась. Не заметили, как неожиданно громыхнул гром,  и ливень тут же залил неукрытый их первый  костерок и загнал их в кибитку. Это рассмешило Чаула с Катеной и они, выглядывая из кибитки, весело хохотали.

Вечером, когда невольницы пришли с работы в юрту, к ним заглянула Катена. Она так хотела порадовать Фросю, но не получилось. В ответ на слова сестры, что ей придется  здесь еще немного пожить, та расплакалась. Тетка Онисья успокаивала ее:

- Эхма, глупая! Тебе есть на что надеяться. При сестре ты не будешь рабыней. Это нам до скончания дней придется быть скотиной и не иметь своего угла. Работать под плеткой и жить по окрику. А помрем и могилы не останется. Как собак зароют. Прости Господи меня грешную!

Она перекрестилась, затем развернула тряпицу и вынула оттуда небольшую иконку:

- Давай-ка Катена я благословлю тебя вместо матери!

Поцеловала икону, затем перекрестила ею девушку, бормоча молитву.

- Пресвятая Богородица будет с тобой и охранит тебя от бед и зла. Береги эту иконку.

У Катены полились слезы. Она обняла тетку Онисью. Та тоже не сдержала слез:

- Тяжело тебе будет девонька, хоть и любишь своего Чаула. Монголы эти проклятые, совсем другие люди. Тебе надо будет стать почти как они. И вера у них другая, и еда другая, и думают они по другому. А тебе придется быть половинкой своего мужа, без этого не быть согласию в семье. Но все равно веру христианскую не забывай и нас, несчастных, не обижай.

- Да ты что, тетка Онисья, да разве я смогу кого-то обидеть! - Катена зарыдала почти в голос.

- Ладно, ладно, это уж я так. Не обижайся! Наказ тебе даю материнский за матерь твою. Знала я ее. Царствие небесное твоим родителям! Отцу уж точно. А уж про матерь не могу знать. Если ее мертвой не видели, значит надо надеяться, что жива. В жизни ведь всяко бывает.

Катена и Фрося всхлипнули обе сразу.

- Не плачьте! У Катены радость. Мало ее в нашей рабской жизни.  а  уж, так крупно повезти, как тебе, никому не придется. Господь любит тебя! Не предавайся унынию. Храни при себе иконку. Это благословение тебе для новой жизни.

Катена завернула иконку в тряпочку, спрятала за пазуху и расцеловалась со всеми, кто был в юрте.

Наутро им велели придти в родительскую юрту.

- Зачем? - насторожилась Катена.

- Не знаю. Велели и все. - сказал Чаул.

У конской привязи около юрты увидели  они чужих коней.

- Да это же кони моего дяди Тучука! - воскликнул Чаул.

И точно,в юрте сидели на почетных местах брат отца и его жена. Они были в  разноцветных халатах и ярких головных уборах. На ковре стояло много всяких угощений. Гости с любопытством смотрели на Катену.

- Вот Чаул, твою невесту поглядеть приехали! - громогласно произнес Тучук. - А она, оказывается, не нашего, не монгольского племени!

- Ну и что? - сразу начал обороняться Чаул. - Я люблю ее. Она носит моего ребенка.

- Это мы уже знаем. Но вот свадьбы-то не было, а ты уже о ребенке говоришь. - усмехнулся дядя. - Как-то не по-людски.

Чаул чувствовал насмешку в дядином голосе и обиженно засопел. Он ничего не ответил. Да и что было говорить?   Катена поняла все, и губы ее дрожали. Она чувствовала на себе неприветливые взгляды родных Чаула и еле держалась. Только лишь бы не расплакаться. Чаул заметил это ее состояние. Он взял рукой ее подрагивающие пальцы и легонько сжал их.

- На месте твоего отца, я бы тебя, как следует выпорол и твою подружку тоже, а уж потом бы стал говорить о свадьбе. Радуйся, что отец у тебя добр!

- А в чем я виноват? Я же люблю Катуш! - воскликнул Чаул.

- Не спорь! - вскочил с места Тучук. - Ты позоришь наш род! Никогда дети  не рождались у нас до свадьбы, и все наши жены монголки. Жениться на иноплеменнице это все равно,что впустить в юрту врага. Никогда этого не бывало! Как будут смотреть на твоих родителей люди? Они будут презирать всю вашу семью.

Чаул молчал. Спорить со старшими было нельзя.. Тучук был старшим братом отца,  старейшиной их рода. Нужно бы только молчать и слушать.

- Тот ребенок, что должен родиться, больше монгол, чем урус.  Поэтому-то великий бог Сульдэ дарит ему жизнь. Как  и любой монгол, он должен воспитываться в монгольском духе, а если  и погибнуть, то только в бою. Свадьбы у вас не было, а ребенок уже существует в преддверии этого мира. Надо ублажить богов, чтоб защищали ребенка в том мире и помогли ему благополучно явиться на этот свет в то время, когда ему предписано. Готовы ли жертвы брат?

- Да, - отозвался Хучу. - к  твоему коню уже приторочен самый лучший, самый жирный барашек моего стада.!

- Что ж, давай поскачем в степь. и там на трех ветрах сделаем жертоприношение. И ты, Чаул, как будущий отец собирайся тоже.

Чаул радостно кивнул. Вся эта церемония означала, что его невеста Катуш принята в семью. Он побежал оседлывать своего коня.

Мужчины уехали, а Катена осталась вместе с другими  женщинами в юрте.

Жулхе уже поглядывала на будущую сноху без злобы, а спокойно.

- Катуш, ты тоже проси своего бога, чтоб он хранил твою беременность.

- Да, я помолюсь.

Она вынула из тряпицы иконку с Богородицей и младенцем, которую ей дала тетка Онисья. Зашептала молитвы, которым еще в детстве научила мать, и крестилась  двуеперстно. Джулхе смотрела на Катену с интересом, особенно, когда сноха встала перед иконой на колени и осенила себя крестным знамением. Даже пыталась сама перекреститься, ибо почувствовала важность этого момента, и чтобы не обидеть урусского бога. Понравилось ей и изображение  Богородицы с ребенком. Она восхищенно цокала языком, разглядывая икону. То, как Катена искренно молилась своему богу, расположило ее еще больше к этой уруске.

Когда  мужчины приехали из степи, как будто что-то изменилось в общем настрое. Разговоры уже не касались их женитьбы,  никто не упрекал Чаула и Катену, никто не смотрел на них косо. Все было так, как и должно быть. Говорили о пастьбе, о погоде, о прибавлении скотины. Но торжественность чувствовалась. Когда подали баранину, резал ее старший брат хозяина. Он надел головной убор, как положено в этих случаях и, отрезая ломти мяса со значительным видом передавал их по кругу.  Причем  следил, чтоб было все по обычаю. Мужчины получали мясо с бедер, женщины с задней части барана, Катене, как молодой - грудинку. Почки и сердце достались девчонкам, которые весело уплетали их.

После торжественного съедения барана, перед каждым были поставлены пиалы с кумысом. Это питье было тоже священнодейством.  Катена с не очень большим удовольствием пила этот кислый напиток. Он ей не нравился. Хотя она не была им избалована. Рабам кумыс не давали.  Им доставалось обезжиренное молоко, в том числе и в кислом виде.  Пристрастия монголов к кобыльему и овечьему молоку Катена не могла разделить. А уж когда в молоко запускали жир и так пили, вызывало у нее отвращение. Но это был обычай, обязательное молоко. Даже чай , поданный гостю без молока, считался оскорблением.

Невольники, которые давно жили в плену, уже привыкли к монгольской еде, а кто-то так и не мог привыкнуть и ел только, чтобы не умереть от голода.

Теперь Катене, как хозяйке монгольской семьи, надо привыкать готовить их разносолы, никуда не денешься. Любовь любовью, но мужа разочаровывать нельзя, чтобы он не усомнился в ней. Ко многому она уже привыкла. Знает, как заготавливать аруул. Хозяйка  заставляла рабынь конским волосом нарезать творог на тонкие кружочки и сушить их на солнце. Помногу заготавливают этого аруула. И он долго хранится. Мелкими кусочками  сушится и мясо.

- Ну, а хозяйственная ли будет у тебя жена? - как будто услышав мысли Катены, спросил дядя у Чаула.

- Она у меня самая лучшая! - нежно взглянув на Катену, ответил тот.

Жена Тучуку Боздул поморщилась при этих словах. Она вообще сидела до сих пор с непроницаемым лицом. Ей эта затея женитьбы  Чаула на урусской рабыне категорически не нравилась. Она с некоторой усмешкой промолвила:

- Чаул, а вдруг твой ребенок не будет похож на монгола?

Молодожен не смутился:

- В жилах его будет течь монгольская кровь, тетушка!

Все закивали одобрительно. Дальше эту тему никому развивать не хотелось.

Зачем обсуждать то, что  еще неизвестно, как будет.

Наутро Чаул уехал с отцом на пастбища. Катена вместе с Фросей натаскали воды из родника и перестирали все белье, что у них с Чаулом было. Решила она, что новую жизнь надо начинать со всего чистого. Развесила она выстиранное вокруг их кибитки, и ей приятно было на душе. То-то и Чаул порадуется.

И вдруг прибежала разъяренная Джулхе. Губы ее дрожали и она сначала не могла произнести ни слова. Срывала чистое белье, швыряла его наземь  и топтала:

- Мерзавка! Как ты посмела это сделать! Ты не боишься богов! Ты наводишь на нашу семью их гнев! Ты хочешь, чтоб громом нас всех поубивало?!

Катена сидела на земле, сжавшись в комочек. А ведь и правда, монголы не стирают и не моются и считают это грехом, который наказывается грозой.

Джулхе продолжала бушевать:

- Увидит сын, какую колдунью привел в семью!