Владимир Герасимов

Следы на снегу. Книга вторая

Первая часть

АВДЕЙ

Авдей открыл дверь из сеней в дом, и его опахнуло теплом. По этому теплу его тело, за время лесных бдений на охоте, соскучилось. Одно дело кутаться в теплую шубу, которую не проймет ни один мороз и другое дело скинуть всю эту тягу до рубахи  и все равно быть в тепле.           К привычным  звукам избы: к потрескиванью дров в печке, к громкому мурлыканью кошки, к скрипу деревянных половиц прибавилось что-то непонятное и неуловимое…

Жена Варвара, встретя его и, затаскивая шубу на печку, чтоб высохла и прогрелась, таинственно прищурила глаза:

- Тихо, тихо, не топочи громко, дееед!

У Авдея екнуло сердце. Никогда Варвара не называла его дедом. А тут так значительно! Неужто Настенка родила?  Когда он уходил  на охоту, Варвара говорила ему, что вот-вот Настенка разрешится.

- Кто? Кто родился-то? – возбужденно воскликнул Авдей.

- Мальчонка! Мальчонка! – радостно ответила Варвара.

- Ух ты! – Авдея аж в пот бросило. – Давно ли?

- Да вот  третьёво дня.

- А я вот, как чувствовал в этот день, домой рвался да вдруг столько зайцев подвалило, уйма.

- Ну и слава Богу! Что толку бы от тебя было?

- Овдотья помогала?

- Ох, Овдотья! Без нее бы что делать?  Батюшки мои!

Сама-то еле ходит. В чем только душа держится?

- Овдотья свое дело знает крепко. Она и саму Настенку когда-то принимала. Да и все ее болезни детские пользовала.

Тепло было на душе Авдея и тянуло на воспоминания. Недавно виделся он с Овдотьей. Она все жаловалась, что Бог никак не приберет ее, что хвори одолели. Авдей тогда пошутковал, что нельзя ей  помереть, не приняв роды у Настенки. А уж болезни-то должны ее саму бояться.  Да вот не боятся, молвила в ответ Овдотья, других-то лечу, а сама себя не умею.

- Ну, как тебе внучонок-то? – спросил Авдей у Варвары

- Ой, красавный,  прям загляденье!

- Поглядеть бы! – потянулся Авдей в горницу.

Варвара встала стеной пред ним.

- Ты же с воли, холоднющий! А робенок спит. Заморозишь его. Садись-ка поснедать. Чай, голодный?

Только тут почувствовал Авдей, что есть хочет. Как подходил к дому, только о том и думал. А тут глядит-ко, с радости все, как рукой сняло.

- Да уж! Надобно погодить, согреться. И поесть не помешает.

Варвара уж бухнула об стол чугунок со щами. Крышка слетела, и пошел такой чудный запах, что у Авдея голову закружило.  Он заработал ложкой. Варвара подкладывала ему ломти хлеба.

- Ну, ты у меня женушка, кудесница! – воскликнул Авдей.

- Да полно! – покачала она головой. – Неделю не поешь

горячего, дак все медом покажется.

Но было видно, что похвала мужа приятна ей. И тут сзади, как и раньше,  Авдея обняли родные до боли руки. Настенка, как когда-то в детстве, подкралась незаметно.

- Ах ты, шалунья, напугала как!  - притворно сердито заворчал он.

- А я такая! – хохоча прижалась Настенка к отцу. – Скоро Иванушка тоже будет вот так подкрадываться, я его научу.

- Иванушка?! -  воскликнул Авдей  - В честь дядюшки Иванки назвали? Гоже!

 Глаза у Настенки погруснели, а у Варвары выкатились слезинки, и она всхлипнула:

- Царствие небесное Ивану! Если бы не он, помер бы мой сыночек Корнюша, сгиб бы той лютой зимой.

- Не унывайте. – проговорил Авдей. – душа его в маленького Иванку переселилась и будет его хранить от разных невзгод.

Он встал, собрал со стола крошки хлеба в ладонь и кинул в рот.

- Наелся я, согрелся, пора и на внучка взглянуть.

Иванка лежал за занавеской, запеленутый, и спал. Только красные щечки и красный крошечный носик мог увидеть Авдей. Но и этого было достаточно, чтобы он почувствовал к этому маленькому кукленку любовь и привязанность.

Спит Иванушка и не ведает, сколько горя и невзгод перенесли его близкие, и как он объединил их радостью своего рождения. Варвара прижалась щекой к Авдееву плечу и тоже любовалась на родного внука.

Далеко ли то время, когда встретились они в монгольских степях, когда из рабыни стала она вновь свободным  человеком, потеряв там живыми своих дочек Фросю да Катеньку. Всю дорогу на Русь плакала она и молилась за них. И чем дальше отъезжали они от стана монгольского, тем горше были  плачи и горячее молитвы Варвары.  Все отчетливее она понимала, что может быть, никогда в жизни не увидит больше своих дочерей.  Не весел всю дорогу был и маленький Корнюха. Жалел он сестренок.  И только старая Овдотья пыталась успокоить Варвару, говоря ей, что жизнь полна не только горестей, но и нечаянных радостей. Разве не чудо было, что встретила вновь сыночка Корнюшу, хотя так же оплакивала его, как оплакивает дочек, не зная нечегошеньки  о судьбе его.

И все же  случилось то, чему невозможно не было случиться. Все во руцех божиих. Конечно же, хотелось, чтобы все в жизни было так, как лучше.  Но не всегда это получается. Да, своя беда всегда больней. Но грех залезать в скорлупу, не видя вокруг ничего. А у людей столько горя и потерь без надежд.  Трудно жить в плену, но все же можно уповать на то, что дочки у Варвары выживут. Придет миг чуда, когда увидит она их перед своими очами и обнимет, как обняла сыночка Корнюшу.  Вот так выводила Овдотья Варвару из ее неизбывного горя.

Авдей видел, что рождение внука вызвало новые, почти забытые чувства.  Глаза жены светились. Текли уже слезы умиления, счастья. Казалось, что и помолодела она. Да и его усталость, как рукой сняло. Будто за него сопит, высыпается Ванюшка.  И даже один вид его, спящего, приносит душе и телу покой и отдохновение. Самое главное, Ванюшка еще больше соединил Авдея с Варварой, насовсем породнил их. Ведь еще побаливало на сердце у каждого свое. Авдею снились сны о несчастной его Марфе, погибшей в огне. А Варвара разве могла забыть тот злосчастный день, когда враги ворвались в их деревню, и на ее глазах убили мужа, как и всех деревенских мужиков? Вот  с того дня и начались для нее сплошные горести. Не дав похоронить близких, угнали татаре всех женщин от мала до велика в свой поганый плен. Радостных дней у Варвары с того времени было, раз-два и обчелся: это встреча с сыном, и решение их с Авдеем быть вместе, чтобы растить Корнюху с Настенкой. Судьба смилостивилась к ним. Вдвоем-то легче. И притом его дочь  и ее сын жить друг без друга не могли. Везде-то вместе, везде-то рядом. Сначала как брат с сестрой. А потом потянулись их сердца друг к другу совсем в ином качестве. Как и когда это произошло, не заметили ни Авдей, ни Варвара. Наверно, все это было Богу угодно. Ну, а раз дети были так дружны, то им и тем более негоже было отчуждаться. Завели общее хозяйство, и тоже всё вместе. Ни разу после возвращения из Орды не расставались. Да все так и думали,         что они одна семья. Перед Богом обвенчались. Да и мало, кто знал раньше, что Настенка с Корнюхой  совершенно не родные. Думали брат  и сестра.    Не хотелось  лишний раз обсказывать свою судьбу, раны бередить.

Не поехал Авдей с князем Ярославом во Владимир. Потянуло его в родной Ярополч. Тем более не тронут он был монгольским набегом на столицу. Не дошли до него враги. Захотелось Авдею спокойной  размеренной жизни с новой обретенной семьей. Первым делом пришел к своим браточадам - дядькиным сыновьям, которых помнил еще мальчонками.Теперь они были степенными мужиками.  Феодор, жил за  Ярополчем, в деревеньке, на берегу Клязьмы. Пахал землю, растил детей, которые были мал-мала меньше. Он был человеком добродушным, тихонравным.  Помянули они Светозара, о котором Феодор ничего не слышал с тех пор, как ушел брат в странствия, подобно Авдею. Наполнились глаза Феодоровы слезами, когда  поведал Авдей ему о своей тяжкой мытарской  жизни. С тревогой заглянул в глаза Авдеевы, мол, пронесет ли Господь чашу испытаний мимо их семьи и городища, у стен которого притулилась их деревенька. Не смог успокоить Авдей браточада, не смог уверить его в том, что мир их дома будет незыблем.

- Брате, бегу я все время от этой напасти, но все время они меня настигают. Расползлись они по земле Русской, и никто не ведает помыслы вражеские.

Горестно качал Феодор в ответ головою. В любой момент можно вражеского набега ждать. Особенно по зиме, когда затвердеет лед на Клязьме и выдержит множество коней монгольских. Летом опасность меньше. Не приспособлены  лодии к перевозу огромного войска.  А по болотам и по чащам не привыкли передвигаться татарове.

Побывал Авдей и у другого своего браточада. Антипий служил в дружине тиуна в самом детинце Ярополче. У него большой семьи  не было. Родила ему красавица жена сына да и занедужила. После того не могла уже родить. Узнав от Авдея, сколько тот прошел боев и  что опытен в ратном деле, стал Антипий уговаривать  Авдея, вступить в их дружину. Тиун будет только рад приобрести такого опытного воина. Не отказался Авдей, но попросил браточада пока особо не настаивать. Хотелось хоть временного отдохновения на родной земле. Понимал он, что опыт его рано или поздно все равно пригодится. Все ярополчане, как непуганые птицы, от всех страшных слухов  к нему с расспросами приступают. А что он им может сказать? Уж Владимир, какое укрепление, какая мощь! Ярополч и в подметки ему не годится, а пал под натиском вражеским. Только одно утешение – может не нужен будет им Ярополч? Прошли по Клязьме прошлой зимой, порушили, показали себя да и хватит. Как хорошо было бы так. Но дела господни неисповедимы.

- Что призадумался, дедушка? – шутливо воскликнула Варвара, приобняв мужа за плечи.Улыбнулся Авдей.

- Вот вспоминал, как начиналась  наша с тобой общая судьба. С Ярополча.

- Да… - вздохнула Варвара. – Цельное лето, цельная осень благостными были. Солнца и дождей тогда в меру пребывало.

В остальные годы не помнит Авдей дождливые или погожие лета бывали. А тут, как на картинке. И все потому, что решил тогда Авдей заняться хлебопашеством, подобно браточаду Феодору. Устал он от крови, оружия, бойни. Даже охота тогда не тянула. Хотя лесов  кругом множество, хоть за рекой, хоть по эту сторону. И дичи в тех лесах видимо-невидимо. Посеял Авдей  ржицы, чтобы хлеб свой был. Варвара с Настенкой занимались огородом. Взяли у Феодора телушек, возвели свой домик. Корнюша здорово помогал в постройке. Хоть было ему чуть поболее двенадцати лет. Но паренек сильный, жилистый.  Да, то лето было дивное. Радовались они, что налаживалась жизнь, молились господу, благодарили его.

От воспоминаний оторвал маленький Иванка. Видать, проголодался и заплакал, зовя мамку. Настенка с Варварой бросились к ребенку. Дочка неопытными руками доставала груди, тугие от скопившегося молока. Варвара подсказывала, как сподручнее взять ребенка, чтобы ему удобно было сосать титьку.  Наконец-то успокоился Ванюшка, чмокая губенками  и глазки его заблестели. Смотрел на все это Авдей и дивился. Вон ведь, как быстро выросла его дочь. До сей поры как-то  не замечал этого. Ластилась,  как и раньше в детстве к нему, и уже кормит грудью своего дитятку. Да и Корнюха из мальчонки превратился       в статного парня. Сблизился, сроднился с ним Авдей, сыном он по-настоящему стал. Но не все кругом вначале ведали, что неродные Авдей ему, а Настенка Варваре. Ходили они вместе с Корнюхой на охоту, учил его Авдей класть стрелу в цель. И это у мальчишки здорово получалось. Принесет, радостный, подстреленную белку и вопит:

- Тятенька Авдей, а у меня получается!

И радость общая семейная. Вспоминал он, как ходил со своим отцом на охоту до трагического  прихода врагов в их деревню.  Сноровка чувствовалась. Глаз у парнишки был наметанный, рука твердая. Для него эта наука  была не трудна, все ложилось на добрую почву.  Оба они потихоньку вошли во вкус охоты. Землепашество начинало быть в тягость. Феодор заходил к ним на поле и ругался: то не так и другое не так.

Нравилось Авдею только сенокосить. За Клязьмой были такие большие и сочные травы, что, когда по ранним утрам срезаешь их косой, воздух наполняется ароматом, который поистине пьянит. От этого сена, скошенного за рекой, молоко у коровушек вкуснющее, не оторваться.

Наконец-то решил Авдей согласиться на приглашение Антипия пойти служить в оборонительный отряд крепости. И вот как только собрали урожай, заложили его в амбары, и как только появились первые белые

мухи, пошел Авдей к Антипию с  просьбой похлопотать перед тиуном. Браточад обрадовался.

- Михайло Власьевич, много раз о тебе вспоминал, с той поры, как я  поведал ему о твоей судьбе. Все хочет тебя повидать да поспрашивать.

- Об чем? – смутился Авдей.

- Я не ведаю. Да, чай, о монголах этих проклятых. Мы ведь тут сидим в медвежьем углу, ничего не видим.

Так оно и вышло. Позвал княжеский наместник ярополческий  Авдея через Антипия к себе домой. Принял, как дорогого гостя. Даже накормил разносолами княжескими. После того, как пригубили по чарке, Михаил Власьевич отер свою кустистую бороду, и глаза его посерьезнели.

- Обещает быть нынче зима ранней да студеной и как бы не стала она последней для нашего посада.

Покачал он горестно головой.

Сразу понял Авдей на что он намекает.

- Нешто враг у порога?

- Скорее всего да! Были посыльные и от князя и со стороны Гороховца да Мурома.Сторожат да ждут поганые, когда окрепнет лед на Оке да но Клязьме. Хотят опустошить нетронутые прошлой зимой городишки. По льду-то им сподручнее всего.

- Это да! – закивал Авдей.

- Ты мне скажи-ка, в чем сила, а в чем слабость их? Ты ведь много их ведал.

Вздохнул тяжело Авдей:

- Да, коли уж они у порога, в этом их главная сила. По крепкому льду, как муравьи полезут, ничем не остановишь. У них ведь так заведено, коли кто из сотни отступит, так сами же они всю сотню в ножи. Людьми не дорожат. Так, что сколько бы не сгибло, все равно отступать не будут. А коли идут, так тьма-тьмущая!

- Охти, охти! – покачал головой тиун.

- Главное, укрепить стены и ворота, а то, подобно воде, учуют, где дырочку и слабину – дело пропащее.

Тиун призадумался:

- А еще, как подойдут к городу, обязательно изгородь высокую соорудят вокруг, чтоб никого не выпустить.  Мужчин в живых не оставляют, а детей и женщин в полон угоняют.

Чувствовал Авдей по глазам тиуна, что тот пал духом. И дотоле понимал тиун опасность, но не думал, что так безнадежно. Нависает над ними ползущая еще далеко, но необратимо, туча.

Пройдет ли она мимо, нет ли, неизвестно. Но, если явится, то обложит по-настоящему.

- Дааа! – протяжно выдохнул тиун – Грехи наши тяжкие!  Коль будет ясно, что не отвертеться нам, то заране надо и детей, и женщин отправлять подале от этих мест.

- Вот это очень правильно, – поддакнул Авдей. – они ничем не помогут, а будут легкой добычей вражине.

- А, может, и не дойдут они  сюда? – с какой-то надеждой, будто это от Авдея зависело, заглянул тиун ему в глаза. – Прошлой зимой взяли Владимир, порушили Стародуб, а на нас не пошли. 

Ничего не мог сказать Авдей в утешение, лишь пожал  плечами, об этом только Бог ведает.

- Все во руцех Божиих! – вернулся Авдей из воспоминаний опять в реальность.

- О чем ты? – спросила Варвара, отирая руки фартуком.

- Да все о том же! – вздохнул Авдей. – Ничего-то мы не знает, что уготовано в жизни внучку нашему Ванюшке. Какая судьба ему выпадет? Какие испытания?

Варварины глаза тут же наполнились  слезами. У нее были свои горькие воспоминания. И ее живые раны кровоточили.

Мысли о своих дочках, которые неизвестно где теперь и какова их

судьба, ни на минуту не оставляли ее. Ведь они ровесницы Настенке. Значит стали взрослыми. Как у них сложились судьбы? Какими жизнь одарила их радостями и горестями? Ведь они даже не знают, что их мать уехала на Русь. Может, ищут ее среди бесчисленных монгольских кибиток в бескрайней злой степи.

Вышло так, как и предсказывал Авдей. Лишь только лед на реке основательно окреп, позвал тиун Авдея к себе и поделился горестной вестью. Двинулись полчища несметные по льду Оки, поглощая все, что попадалось им на пути, прибрежные села, деревеньки, городки. Посыльные предупреждали, стращали…

К  этому времени Авдей был в очень большом уважении. Он руководил оборонительными приготовлениями. Залатывали все слабые места в крепости. Только ныло у Авдея сердце. Все эти работы были, как мертвому припарка. Что для монголов эта крепость? С одного налета возьмут. Но не показывал он вида. Пусть люди стараются, пусть забывают о  надвигающейся буре, пусть верят в свои силы. Авось явится чудо!  Только напомнил он тиуну, что детей и женщин надо обязательно выводить из Ярополча.

Объявился в городе монах-верижник.Он ходил, звеня цепями, молился и говорил всем, что надвигается конец света. Пророчествовал, что все умрут, что никого не останется в живых за грехи тяжкие. Когда его пытались остановить, чтоб не сеял панику, он страшно вращал глазами и выкрикивал ужасные проклятия. Его боялись, обходили за версту. Но все равно слушали и ужасались его пророчеству, что, мол, эту зиму ярополчане не переживут. Женщины и дети плакали, слушая монаха. А он все нагнетал обстановку, указывая рукой на восток, где багровели от предрассветного солнца облака.

- Кровью вот так же все зальется! – возвещал он и молился, молился…

Еще он предсказывал, что скоро умрет и вот после его смерти на сороковой день, якобы, и  случится этот конец света. Через пару дней его нашли мертвым и похоронили вот так с веригами-цепями. После этого начался трагический отсчет дней.

Тиун на военном совете сообщил, что монголы  уже нападают уже на окские крепости и что теперь ничего хорошего  ждать не приходится.

Дело за временем. Самая пора уводить детей и женщин. Медлить уже невозможно. Да и снега особо много не выпало. Вести должен быть опытный человек, который не заблудится в чащобах и не растеряется в этом долгом, трудном пути. Человек такой должен быть охотником, чтобы накормить людей и охранить от зверья. Выбор пал на Авдея. Всеми этими качествами и опытом он обладал. Остальные мужчины оставались в Ярополче. Кроме собственного гарнизона с окрестных деревень были собраны подомовные люди, с каждого дома-дыма по крепкому мужчине.

Авдей не знал, что делать: Он – опытный сильный хороший стрелок. Должен быть в первых рядах обороны. Но это только, если бы была настоящая надежда выстоять. Но ее нет. 

А чтобы увести  детей и женщин подальше, должен быть  надежный проводник. А кроме него, такого не имеется. И даже, если враг, как и прошлой зимой, не дойдет до Ярополча, томиться в ожидании и неведении, хуже всего. Все это он прекрасно понимал, но на душе его было муторно и противно. Ведь эта возможность дает ему выжить.               На стенах Ярополча он бы погиб, потому что был бы на самых опасных позициях, лез бы в самую гущу. Уж кому-кому, а не браточаду Феодору, никогда в руках не держащему ни сабли, ни стрелы, разить врагов. Вот поэтому-то и перехватывало его дыхание при одних только этих мыслях. Как смотреть в глаза женщин, чьи мужья останутся на верную гибель. А как дальше жить со всем этим.

Он, от руки которого бы пало много  врагов, будет уходить дальше и дальше от родного города, которого ждет тяжкое испытание и прятаться в лесах.

Авдей бродил по улочкам Ярополча и прощался с его старыми домиками и ветлами, которые опустили свои сучья  над ними.

Всходил он на сторожевую башню и оглядывал окрест заклязьменские дали, покрытым слепящим на солнце нетронутым снегом. Крутые валы сверху казались совершенно неприступными для врагов, и вселяли в души веру в лучшее.

Частоколы из крепких стволов возвышались могучей стеной и опоясывали город по краю уходящих отвесно вниз валов. Люди на льду реки казались мелкими букашками. Кажется, невозможно взять

приступом эту высоту, но…  Как только вспоминал Авдей владимирскую крепость с могучими воротами и каменными стенами, то все видимое величие  Ярополча мельчало, тускнело. Несдобровать малым и слабым.  Пойдут свистать монгольские арканы, и застонут женщины под вонючими потными телами злых кочевников. И  захрустят тонкие детские запястья в безжалостных веревочных петлях. И повлекутся плененные колонны на восток, в родные степи победителей. Никто не сможет защитить их. Мужья, отцы и братья будут лежать среди руин сгоревшего Ярополча, разрубленные саблями и  с торчащими стрелами из безжизненных тел.

Охолонуло сердце Авдея от такой картины. Уже нет никаких сомнений в том, что ему делать. Лишит он поганых радости добычи. Это в его руках. Пусть остаются ни с чем на пепелище.