Владимир Герасимов

Следы на снегу

ВАРВАРА

Жизнь у Варвары за последние месяцы так резко менялась, что привыкать к ее резким поворотам было очень трудно. Ум привыкал к новому, а душа не успевала. Раньше и не поверила бы человеку, который рассказал, что случилось с ней. Как вели ее татаре вместе с дочками в полон, как все сердце изболелось у нее о Корнюше. Видела она, как мужа поразила у дома татарская стрела, и о нем она молились Господу за упокой. А как молиться о Корнюше и ведать не ведала. Но уже здесь, в этой проклятой степи примирилась с мыслью, что уж больше не увидит сыночка. И вдруг, как чудо появился он, откуда ни возьмись. И снова ее душа не поспевает за умом. Объяснить это все трудно, только прочувствовать можно. И все равно счастье не полное. Где её дочки? Тоже только чудо может помочь. Да и вряд ли бывает, столько чудес на земле. А ведь дочки где-то близко, Фрося и Катенка. Сидят в монгольской кибитке в тесноте да духоте, где она тоже была поначалу. Но кто ей позволит проверить все кибитки? Татаре сразу разъединили взрослых от детей. И, может быть, хозяева, к которым попали дочки поехали другой дорогой, может быть отстали. Ведь монголы кочевые люди, нет у них ни деревень, ни городов. Где хотят в степи, там и кочуют. А степи-то у них огромадные - без дорог и без троп.

Надеялась Варвара, что этот сморщенный желтолицый старик, к которому привели ее в услужение, поможет. Тем более он в русском языке разумеет. Но он злился и больно щипался, когда она пыталась ему объяснить, как тошнехонько у нее на душе.

Свобода тоже пришла вдруг, как новый неожиданный поворот в ее жизни. Ведь после того, как появился Корнюха, она совсем потеряла голову. Ну как же так, видеть сына издалека и не обнять его, ни покормить - это ж мука мученическая. И как хорошо, что Господь прислал ей, как ангелов, Овдотью с Настенкой. Умолила его, наверное, Пресвятая Богородица, что не выдержит иначе сердце материнское, что разорвется оно от горя. И разве не чудо, что отпустил ее монгольский старикашка на все четыре стороны.

Варвара прямо не знала, как благодарить своих заступников, особенно Овдотья, которая на все ее благодарственные слова и слезы говорила, вздыхая:

- Скоко же ноне не белом свете горя, под завязочку. Надобно, чтоб и радости хоть маненько было.

Авдей все удивлялся, что Овдотья могла так легко вызволить из неволи Варвару и сомневался в том, что не опомнится толмач и не пошлет за рабыней нукеров, и не лучше бы Варваре вместе с Корнюхой куда-то спрятаться.

- Так-то оно так, - опять вздыхала Овдотья, - но куда в этой степи сховаешься? Кругом поганые, куды ни глянь.

- Тетенька Овдотья, а если попросить помочь княжеского слугу, который тятеньку из-под стражи вызволил и Духмяна этого напужал.

Согласилась Овдотья, ведь береженого Бог бережет.

…Дорофей обрадовался новому повороту событий и первым делом спросил Варвару, не видела ли она у толмача перстень.

- Как же не видеть? Скоко раз он любовался каким-то кольцом. Поначалу таился, а потом перестал. Но никому другому не показывал. Посмотрит и спрячет.

- А куды он его прятал, ты помнишь, Варвара? - преспросила Овдотья, и по ее глазам было видно, что она чего-то придумала.

- Завязывал он его в тряпицу и в изголовье куда-то зарывал, там у него шобоньев всяких много.

-  Ох, хорошо бы взять у него перстень, и тогда князю не придется особо-то унижаться перед ханом ихним и перед князьями другими! - мечтательно воскликнул Дорофей.

- Так давайте, я скраду, - предложила Варвара, - коль не его кольцо, то и не грех это…

- Постой, постой, Варвара, - остановила ее Овдотья, - он ведь знает тебя. Зачем лишний раз рисковать? А потом тебя и другие монголы знают, возьмут да не выпустят тебя, да и Жаба может передумать…

- Да уж больно мне хочется помочь вам! - с жаром воскликнула Варвара.

- А ты уж и так подмогнула, как сказала, где Жаба прячет перстень, - усмехаясь чему-то своему, ответила Овдотья, - а уж его прощупаю я сама, пусть подивится, что я все знаю.

…Когда Джубе сказал Хучу, что освободил рабыню, тот подивился. Ему трудно было понять Джубе, хотя тот и объяснил, что это желание бога Сульдэ, которое, порой, необъяснимо. Хучу подумал, если бог Сульдэ захочет освободить всех его рабынь, то в конце концов ему ничего не останется. Тогда он не сможет их продать и купить табун лошадей, а это главная мечта его жизни. А, может быть, Сульдэ тут совсем ни при чем. Этот вздорный старикашка себе на уме. И зачем только Хучу спасал его. Проехал бы мимо, как все проехали. Было бы спокойно. А так, одни проблемы с ним. А теперь вот приходиться, подобно простому нукеру стоять у юрты. Да, теперь уже старик-толмач живет не в кибитке, а в юрте. Теперь он болшой человек, после того, как слуги нойона на носилках принесли его домой. Но что он сделал для Хучу, для своего спасителя? Только без конца повторяет, что стоит хану Бату узнать о спасение толмача, то на Хучу посыплется дождь милостей ханских. Хучу терпелив, он ждет этих милостей.  А что иначе делать? Стоило ему немного воспротивиться, как он чуть было не лишился всего, что добыл в урусском походе. По повсему видно, что у самого старика-толмача нет своих богатств. А, может быть, он и в самом деле, что ни на есть голодранец?

Пока Хучу мучился в этих сомнениях, Джубе думал, как бы ему спастись от урусской колдуньи. Она везде его находит. Это же прямо чудо, что она здесь оказалась. Пришлось пожертвовать рабыней, а что она дальше потребует, наверное, его жизнь. 

Только он подумал об этом, как в юрту заглянул Хучу и сказал, что его спрашивает какая-то урусская старуха. Сердце ёкнуло у Джубе в груди, но негоже было показывать перед нукером свой страх.

А колдунья уже протиснулась вслед за Хучу в юрту. Подождав, пока слуга уйдет, она спросила хрипловатым голосом:

- Ну, понимаешь, Жаба, за чем я пришла?

- За моей жизнью, - пролепетал Джубе еле слышно.

Старуха захохотала:

- Да пошто мне твоя жись-то, сморчок ты эдакий?

Отлегло от сердца у Джубе.

- За перстнем я пришла!

- За каким пелснем? - упавшим голосом спросил Джубе.

- Ай ты не знаешь за каким? За великокняжеским, который ты украл у свого пата, а тот присвоил его у покойного князя.

- Я нитиво не крал… нигде… никогда… - заволновался Джубе, путая русские и монгольские слова, и оглядываясь на вход.

- Коль не украл, чего же струсил?

- Я хланю пелстень, он плинадлезыт солнцеликому хану Бату.

- Ну и где он у тебя хранится?

- Это великая тайна и никто не мозет лазгадать ее!

- Да полно, знаю я твою тайну!

Овдотья подошла к его ложу, подняла изголовье, раскрыла тряпицу, и на ее ладонь упал перстень.

Как зачарованный стоял Джубе и не смог сойти с места, чтобы помешать колдунье, не в силах был позвать Хучу на помощь. Он стоял и только поводил зрачками. И когда колдунья ушла, он так и не крикнул  своего преданного Хучу.

Конечно, у Овдотьи отняли бы перстень, но поражен был Джубе ее напором и нахальством, и думал, что за ней стоит какая-то великая сила, непонятная ему и потому-то ужасавшая его. Противиться Овдотье было сверх его сил. Значит бог Сульде совсем отвернулся от него.

А без перстня Джубе ничего не значил ни для хана Бату, ни даже для нукера Хучу… Сердце в груди Джубе на миг замерло и уже не смогло дальше работать. Да оно и не было уже нужно старому монголу.

А Овдотья не знала, какую роль сыграла в жизни толмача. Она спешила радостная к палатке князя, сжимая в руке перстень, который кому-то принес столько горя…

…Хан Батый узнал от своего нойона, что князь Ярослав начинает собираться в дорогу, что в его немногочисленном лагере большое движение. Конечно, он мог бы приказать своим нукерам остановить Ярослава и перебить его свиту, а его самого бросить к его, ханским ногам. Батыя злила дерзость и гордость этого урусского князя, который никак не хочет покориться. Вот уже почти месяц держит хан его в неведенье. Кожедей во всех подробностях рассказывает ему о нетерпеливости князя, и радуется хан…

И вдруг эти сборы. Что-то тут непонятно. Князь уже не принимает к себе Кожедея, не разговаривает ни с кем из ханских нойонов. Просто убить князя хану скучно, это не принесет никакого удовольствия да и не дастся Ярослав живым. Он умрет в этой степи, и вокруг его тела будут лежать не  только его слуги, но и ханские нукеры. И, наверное, в большом количестве. Это не по нраву Батыю, и потом, интересно разгадать хану, почему вдруг Ярослав без ханского ярлыка на великое княжение отправляется в обрантный путь. На что он надеется? Ведь у убитого великого князя Юрия есть и другие братья… 

Батый глубокомысленно почесал нос и велел нойону, чтобы тот передал Ярославу, что хан ждет его в своей юрте, чтобы передать ему ханский ярлык на великое княжество.

Через некоторое время Ярослав явился с небольшой свитой пред очи Батыя. Свита встала перед ханом на колени, а сам князь только присел на одно колено и положил на него правую руку. Батый спросил нойона, где же обещанный толмач. Тот смутился и снова послал за Джубе:

- Что, этот старый лис еще жив? - оживился хан. - Ну он хороший толмач, переведет, как никто.

Время шло, но Джубе не появлялся, это очень не понравилось хану, потому что в общении с Ярославом возникло неудобство. Пришлось прибегнуть к помощи русского переводчика, но русский князь говорил неохотно, брезгливо смотрел на переводчика-предателя, будто это была мышь или лягушка.   

- Я дам тебе, князь, ярлык на великое княжение, главное для меня, чтобы ты собирал дань с урусского люда и вовремя посылал ее в Сарай, где я обоснуюсь.

Ярослав молчал и никаких словесных обещаний не давал, только кивал головой, как-то неопределенно. Батыю не нравилось, как вел себя Ярослав у ханского трона. Но раз позвал вручать ярлык, то от своих обещаний отречься он не мог. Это было бы не по статусу повелителя Вселенной, каковым он считал себя после удачных завоевательных войн.

Что же заставляет Ярослава стоять с таким независимым видом? Но вот нойоны вручили Ярославу ярлык, и когда он в сиянье факелов брал его, что-то блеснуло на правой руке князя. Пригляделся хан и к ужасу своему узнал это что-то. На пальце Ярослава был надет великокняжеский перстень, который хан временно отдал Джубе, когда тот отправился в лес за головой князя Юрия, но не принес ни голову, ни перстня.

Все внутри у хана закипело от ярости. Как этот перстень оказался у Ярослава? Как толмач посмел не принести его хану обратно. Ладно бы, если слуги Ярослава взяли у трупа толмача этот перстень, было все ясно. Но как смеет толмач после этого еще жить на свете?

Дождавшись, когда Ярослав со свитой ушли, хан велел для допроса притащить поганого старикашку. Его приволокли и бросили к ногам хана, но толмач лежал недвижимо. Нойон, приблизившись к ханскому уху, сказал, что толмач мертв.

- Как он посмел обмануть меня и уйти в царство тени! - воскликнул Батый и пнул ногой безмолвное тело. - Он лишил меня наслаждения придушить его!

Хан плюнул на тело Джубе и велел отдать его на растерзание собакам.

…Варвара отчаянно металась по русскому лагерю, а все спешно собирались в путь, и никто не внимал воплю ее души. Дочки где-то близко в кибитках, в рабстве, а она не могла освободить их. Корнюша вместе с Настенкой в последней надежде бегали у повозок, набитых невольниками и кричали-звали девочек по имени. Кто-то откликался на их зов, но непонятны были голоса. Это было очень опасно. Монголы отгоняли их плетками и ругали злыми голосами.

Очень опасно было дразнить судьбу. Овдотья не отпускала Варвару на поиски дочек. Ведь старые ее хозяева могут опять загнать ее в кабитку, не внимая ее плачам и стенаниям. И вызволить ее уже будет невозможно. Овдротья боялась и за Корнюху с Настенкой и уговаривала Варвару смириться с судьбой. Тем более, может быть, и нет здесь девочек, увезли их уже…. Но трудно было совладать с материнским сердцем. В конце концов обмякла Варвара и потеряла чувства. Втащили ее в уже тронувшуюся повозку. Залезли сюда и плачущие Настенка с Корнюхой.

Ждать уже было нельзя. Надо было спешить на Русь. Ведь Батый видел великокняжеский перстень, и что ему придет в голову, Бог его ведает…