Владимир Герасимов
Следы на снегу
НАСТЕНКА
Дивились Настенка вместе с Корнюхой бескрайним просторам степи. Да и Овдотье было как-то не по себе увидеть эти бескрайние дали. Тут и ветер в ушах по-особому свистит. Да и вообще, все как-то не так. И спать страшно, уснешь, а ветер-то и унесет, так и пролетишь неведомо куда, зацепиться не за что. Изб в этой степи нет. Все живут в каких-то шалашиках из натянутых шкур или прмо в повозках. Что за жизнь чудная!
Долгая дорога с Руси в эту степь непонятную. Уж потеряли и счет дням и ночам, которые прошли в пути, а куда едут, никому не знамо. Спят, не раздеваясь, бани тоже давно не бывало. Эти татаре про баню, наверное, и знать-то не знают. Все как-то не по-людски.
Авдей, Овдотья, Настенка с Корнюхой кучкой держались. Так-то веселее и не страшно. В одной повозке. Остальные все незнакомые. Вассей и Никита с княжичем Александром в Володимире остались. А вот противный Духмян к князю Ярославу приткнулся да и волю почувствовал. Уж и поглядывает смелее и покрикивает.
А потом и придираться стал. Через некоторое время зовут Авдея к самому князю Ярославу. Сидит князь нахмуренный. А поодаль Духмян топчется. Вскинул Ярослав на Авдея брови,глаза гневны:
- Ну-ка, ответствуй, человече, как будешь перстень великокняжеский искать?
- Княже, - смиренно ответил Авдей, - надобно толмача старикашку отыскивать.
Князь нетерпеливо перебил мужика:
- А коли не отыщешь, что тогда?
- Что ж тогда, - потупил глаза Авдей, - я в твоих руках, в твоей власти.
- А что мне в тебе проку? - сжал губы Ярослав, а затем, буравя его глазами, проговорил.- Да и слышал я, что ты в бега собираешься?
У Авдея аж кровь прихлынула к голове от обиды, понял он, что это Духмяна поклеп. Взглянул он на него горящими глазами, а тому, что, стоит, подбоченясь, ничего не боязно, ничего не стыдно.
- Пошто и куды мне бегать в этой степи, без конца и края. Да и отыскать мне надобно этот перстень, хотя я его и не видывал.
- А мне поведали, что ты и старикашку-то, коего ищешь, в глаза не видывал? - ядовито усмехнулся князь Ярослав.
- Правда истинная, княже, - промолвил Авдей, склонив голову, - я его ни разу не зрел, но дочка моя Настенка да соседка Овдотья видели и перстень, и толмача этого. Они могут признать и разоблачить его.
- Да, смерд поганый, горазд ты на выдумки! - у князя ходуном ходили желваки от гнева. - Но я ведь не княжич Александр, меня не обмануть. И знать-то ты ни о чем не знаешь, и ведать-то не ведаешь. Так пошто же ты нужен здесь? Вот прикажу я взять тебя под стражу, чтобы не сбежал ты, а старикашку-толмача пусть ищут те, кто его ведает.
Настенка слушала разговор отца с князем, застыв от обиды. Она не понимала, почему князь сердится, почему кричит на ее тятеньку. Что плохого он сделал ему?
А, когда стражники схватили Авдея и потащили его к выходу из палатки, она забилась в рыданиях, и ни слова сказать не могла. Князь поморщился, видя плачущую девочку, и велел Духмяну убрать ее из палатки. Тот с готовностью подскочил к ней, схватил за ухо и почти выволок Настенку прочь. Его жестокий план уже начал действовать. Главное, чтобы перстень, когда он будет найден, не миновал его рук. Чтобы именно он, Духмян, вручил его князю. А для этого Авдей лишний. Уж со старухой и девчонкой он сладит.
- Дяденька, миленький, - лепетала Настенка, захлебываясь в плаче, не чувствуя ни боли, ни обиды от грубого отношения к ней Духмяна, - куды же тятеньку мово повели? В чем же он виноватый-то?
Духмян отпустил девочкино ухо, расплылся в улыбке и заговорил притворно участливо:
- Рассердился княже на твоего отца за то, что не отдает он ему перстень великокняжеский.
- Дак ведь нетути у тятеньки персня тово! - вскричала Настенка.
- В гневе, княже, не может он поверить твоему отцу.
- Дак скажите, дяденька ему об этом, вы ведь знаете! - схватила и поцеловала девочка Духмяну руку.
Тот расстрогался:
- Говорил я князю, да вишь он какой сердитый. Как ему прекословить? Боюсь, как бы и меня вот так же под стражу не взял.
- Что же мне теперь делать-то? - снова зарыдала Настенка.
- Искать, надобно, старикашку с перстнем, - и Духмян погладил девочку по голове. Он понял, что теперь нужно обходиться с девочкой по-иному. А иначе перстень уплывет мимо его рук.
- Ты, Настенка, не плачь. Я тебе подмогну. Только я смогу это сделать. А уж, если в скором времени перстень найдется, то отнесу я его великому князю и буду умолять его на коленях, чтобы он простил твоего отца.
- Ой, правда, дядечка? - вскрикнула от радости Настенка, а из ее глаз все еще капали слезы.
Лицо Духмяна расплылось в улыбке:
- Истинно, истинно говорю тебе девонька. Ты хоть знаешь, где этот старикашка может обитать?
- Не ведаю я пока ничего, дяденька, - вытирала Настенка глаза ладонью,- но коли их главный хан здесь, то и этот здесь рядом обретается. Старикашка при хане толмачом.
…Овдотья ужаснулась, когда узнала, что Авдея князь взял под стражу до той поры, пока не представят ему перстень
- Осподи! - сокрушалась она. - А коли не найдем толмача этого проклятого? А найдем, вдруг у него перстня нетути, что будет деяться?
Настенкино сердце совсем упало, она как-то об этом не подумала. Уж очень дядя Духмян ее обнадежил. Овдотья, нахмурясь, выслушала ее сбивчивый рассказ о духмяновом обещание:
- Уж больно мягко стелет, не жестко бы спать-то было, говорила она, качая головой, - не нравится мне энтот Духмян. В Володимире он тебя, Настенка, обижал, а тут, вишь ты, весь медом излился.
- Тетенька Овдотья, а к кому же прибегнем-то? – произнесла с отчаянньем девочка. - Ведь князь-то Ярослав так осерчал, так осерчал, что моченьки нет. Ни с какого бока к нему подхода нет.
- Так-то так, - вымолвила Овдотья и призадумалась.
Вот ведь как бывает в жизни. С того времени, как увезли ее монголы из деревни, будто бы заново родилась она на свет. А та, другая Овдотья, так и осталась там, в засыпанном метелью одиноком доме, со всеми болезнями и отчаяньем от одиночества. За всю прошлую жизнь никуда далеко она не езживала, не только в Володимир, и уверена была, что изойдет в деревне последним вздохом. Уж и все к тому вело. Ан нет, закрутила та метелица не только снег столбом, но и жизнь ее перевернула и понесла.В деревне дни ее шли расмеренно, однообразно и к старости отупела она головой. А нынче успевай только поворачиваться. Череда событий, одно за другим, заставляет забыть про старость и немощь. А тут, гляди-ка ты, новое дело: свалились на ее плечи двое сиротинушек - Настенка да Корнюха. Хотя, не гляди что маленькие, жизнь заставила их рано повзрослеть. Пережитого хватит на десять жизней. И все равно дети остаются детьми. И обидеть их очень легко, злым ли словом, коварством ли. Доверчивы и уязвимы. Но, главное, держатся друг за друга. Вот и сейчас взволнованны, шепчутся о чем-то. Каждый день Овдотья в тревоге. Уходят Настенка с Корнюхой, шныряют между татарскими кибитками и юртами, ищут старикашку-толмача. А ведь у каждого из татарей полные обозы невольников, и женщин и ребятишек русских. А ну, как схватят или Настенку, или Корнюху и не выпустят. Ищи потом. Только к вечеру перестает болеть овдотьино сердце, когда являются они, юркнув в повозку и рассказывают все свои новости. Обоймет тогда Овдотья ребятишек, прижмет к себе. А они, ровно кутята, приткнутся к ней и вскоре сладко засыпают. Но сегодня обоим не до сна. У Настенки беда да и Корнюха в беспокойстве. Лицо мокро от слез, взволнован.
- Тетенька Овдотья, - дрожащим голосом говорит он, - а ведь я маменьку свою нашел.
- Охти, Пресвятая Богородица! - только и могла вскрикнуть старуха.
Страшная корнюхина судьба очень поразила Овдотью, когда узнала она о ней. Несколько ночей не могла уснуть. Всех потерял мальчонка, и своих родителей, и названного отца Иванку, которого Овдотья знала когда-то маленьким. И вот, вишь ты, нашел все-таки матерь свою так далеко от родины.
- А ведь я говорила Корнюхе, что найдет он свою мамоньку, - затараторила Настенка.
- Так что ж ты плачешь, глупенький, коли радость у тебя такая? - обняла Овдотья Корнюху.
- Дак ведь не свободна маменька-то, в неволи она, тетенька Овдотья! Я ведь и подойти-то к ней не смог. Проклятый татарин плеткой отогнал, - и Корнюха зарыдал, забился телом.
Гладила Овдотья мальчонку, успокаивала, а сама, того гляди, заревет. Вот ведь, как сложилось, и Авдея с ними нет, одни-одинешеньки со своими бедами.
- Токо теперь я знаю, где маменька, выследил я, -всхлипывая говорил он, когда немного успокоился, - найду завтра нож, убью этого татарина и вызволю маманьку.
Испугалась этих ожесточенных слов Корнюхи Овдотья, потому что почувствовала, что может он это сделать, больно уж много от поганинов настрадался, а конца и краю не видно. Но от этого отчаянного шага только беда будет.
- Успокойся, сыночек, - гладила Овдотья взъерошенные Корнюхины волосы, - охолонись. И мамоньку свою ты этим не спасешь и себя и всех погубишь.
- Дак ведь она плакала, а энтот ее плеткой бил и кричал.
- Таки уж они нелюди. А тебе, Господь не для того одарил милостью, чтобы ты потерял и мамоньку и жизнь свою. Да и сестрицы, поди где-то маются.
Ничего не ответил Корнюха, только забился в безмолвном плаче.
- Ничего, дитятко, ничего, - гладила Овдотья вздрагивающую мальчишескую спину, - что-нито придумаем.
Уговаривала Овдотья парнишку, а что делать и не знала. Все здесь чужое, все здесь враждебное в этой степи. Слава Господу Богу, что живы еще все. Но судьбу испытывать не надо. Всем вместе надо держаться, не упускать с глаз Корнюшу, а то накличет он беду на свою голову.
Долго молилась Овдотья этой ночью, когда уже ребятишки уснули, слезно просила Пресвятую Богородицу помочь. А Настенка с Корнюшей беспокойно спали, возились, всхлипывали и вскрикивали. Не заметила старуха как задремала и сама, а очнулась - уже день. Солнышко светит, ветерок теплый, а названные сестренка с братцем уже собираются, обоих заботушка тяготит. Овдотья еле уговорила их ходить всем вместе. Настенка противилась, мол, вместе много ли обойдут? А враздродь-то вдвое больше татарей оглядят. Ведь тятенька ждет, томится. Но настояла старуха на своем, чуяла, иначе не миновать беды.
А татарове подозрительно смотрели на них, долго провожали взглядами, кричали чего-то, хлопая плетками. Тем, кто пытался остановить, Овдотья говорила: «Княжеские мы» и указывала на княжеский шатер.
Корнюха вел их к тем повозкам, где вчера выследил он свою мать. Смотреть на то, как встретятся мать с сыном и понимать, что это радость тайная и в любой момент может прерваться, было тяжко. У Овдотьи сердце разрывалось от этого предчувствия.
Но был другой человек, которого не трогала эта встреча, а вызывала иные чувства. Заметил Джубе в поведение рабыни необычное. Она суетливо оглядывалась на него, несколько раз выскакивала из кибитки, прижимая к животу загнутый подол, явно что-то вынося туда. Когда в очередной раз она выскочила, Джубе притворился будто задремал, а затем потихоньку выглянул из кибитки. И точно, неподалеку рабыня сидела на траве, а рядом мальчонка. Был около них еще кто-то. Значит поняла она задумку Джубе и не хочет, чтобы сын тоже был невольником. Что ж, надо хорошенько проучить их обоих.
Он взял плетку и стал подкрадываться к сидящим. Они сидели, не замечая его. Рабыня гладила мальчонку по голове и, наклонившись что-то говорила ему. Подкрался Джубе и хлестнул рабыню плеткой по спине. Та вскрикнула, но своим телом укрыла мальчонку. Размахнулся Джубе еще раз, и тут люди, что стояли рядом, обернулись и Джубе услышал голос, от которого в его жилах застыла кровь:
- Ах, это ты, жаба поганая, наконец-то я нашла тебя!
Джубе присел на согнувшихся в тот же миг коленях и вобрал голову в плечи, как нашкодивший щенок.
- И все-то ты, поганка, прокураешься над малыми детями и бабами? Неймется тебе! - беспощадно звучал знакомый голос.
Но этого не может быть, лихорадочно пронеслось в его голове. Откуда здесь явиться проклятой урусской колдунье, которая завела монгольский отряд в лес и чуть было не погубила его, Джубе.
- Что напужался, сморчок ты эдакий?
Голос был реален и приводил старика в ужас. Он поднял голову. И точно, перед ним была она и с ней та же девчонка. У Джубе отнялся язык и он хватал воздух частыми глотками. А колдунья продолжала кричать:
- И куды ж ты, тать поганая, девал великокняжеский перстень! Я ведь за ним пришла на край света!
Это еще больше перепугало Джубе. То, что он держал в скрытой потайке, вырвалось теперь наружу. Вокруг них уже собирался народ. Прибежал Хучу, другие нукеры, удивленно взирая на стоящего на коленках переводчика, которого недавно с почетом несли на одеяле придворные слуги. Но Джубе было не до их взглядов. Он беспомощно махал руками, чтобы остановить словоизлияния колдуньи. А она от этого еще больше злилась:
- Ты на меня не маши. Мне ведь твои татаре ничего не сделают. Я приехала с князем Ярославом и уеду с ним. И твой пат ведает, куды я пошла. Коль не возвернусь, то придут к тебе с сыском.
Джубе был в ужасе. Уж, если Быту знает, что перстень у него, считай жизнь кончилась:
- Я плигласаю тебя, колдунья, к себе, - прорезался вдруг голос у Джубе. - Нузьно много говолить. Не каздый долзен знать пло пелстень.
Овдотья, а это была она, усмехнулась, вырвала из рук Джубе плетку и кинула ее в сторону.
Хучу и другие нукеры не понимали их разговора и ждали от Джубе знака, чтобы схватить и побить эту бешеную урусскую бабу. Но такого приказания не было. А наоборот, с заискивающей улыбкой Джубе повел ее и мальчишку с девчонкой к своей кибитке
