Владимир Герасимов
Следы на снегу
Третья часть «ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИЙ ПЕРСТЕНЬ»
ЯРОСЛАВ ВСЕВОЛОДОВИЧ
Уж которую вот неделю мучается Ярослав Всеволодович сомнениями. Праведно ли поступил он, что не ввязался в побоище на реке Сити, что не подмогнул брату, великому князю Юрию? Да, а что было бы проку от его подмоги?
Когда он вышел из своего Переяславля с дружиною, полон был решимостью, но не дошедши до стана Юрьева всего немного, узнал от своей разведки, что движется войско поганых, видом не виданное, без конца и края. Ржание коней, торжествующие вопли татаровей, гудение каких-то труб, звяканье мечей - все это соединилось в одно целое и сопровождало Ярославово войско, и, казалось, движется по земле какое-то огромное непонятное существо и что оно, не раздумывая, поглотит все, что встанет на его пути.
И остановил Ярослав дружину, чтобы вначале пораздумать над своей тактикой, чтобы понять, каким образом сможет помочь он брату. С противоположного берега Сити была видна ему речная долина, где расположился станом Юрий. И вот тут-то и увидел Ярослав, как с трех сторон, подобно песчаной осыпи, накатываются темные, без конца и края, волны и как накрывают они немногочисленное войско брата. Но вот чудище остановилось, уткнувшись в речной берег, и тут же послышались удары и скрежет мечей, крики раненых - все, что сопровождает ожесточенные битвы. Как будто завороженный какой-то злой силой, смотрел сверху Ярослав на эту неравную битву и не мог стронуться с места.
А уж, когда отхлынула вражеская тьма и обнажила окровавленный снег с неподвижными фигурками убитых, которых было множество, понял Ярослав, что уже поздно идти на помощь кому бы то ни было. Велел князь подобрать с поля боя раненых, сам же спускаться туда не стал. Сел у костра, стараясь согреться, и ожидая известий снизу.
Молчали его воины, молчали его воеводы и он избегал их взглядов. Все казалось, будет в их глазах осуждение. Только ведь не понять им нерешительности княжеской, не понять того, почему, видя избиение погаными Юрьевой дружины, не приказал он им ввязаться в этот бой, а наблюдал с безопасного заросшего густым лесом берега. Невдомек им, что и сам Ярослав не в силах понять себя. И нерешительность эта совсем не от трусости. Храбрости в нем достанет, не зря же в его жилах течет кавказская кровь: его мать была осетинкой. И знал князь по себе, как во время сечи бешено бьется сердце, как бросается кровь в голову, как оказывается он в гуще боя и бьется не помня и не щадя себя. Слава Богу, за жизнь его очень много было боев. И всегда он был рядом с братом Юрием, и душой и телом поддерживал его.
Потрескивал костерок. Cухие сучья, подкладываемые в огонь, обугливались, то чернея, то краснея, и от них исходило тепло. Жарко было и лицу, и рукам, но почему-то не доходил этот жар до сердца. Оно ледышкой кололо изнутри и маялось в неведение. Знал Ярослав, что кроме Юрия в бою должны быть и брат Святослав и сыновцы Константиновичи. Кто жив остался в этой сечи великой? Неведомо.
Не прояснилось ничего и когда вернулись посланные им дружинники. Они принесли несколько раненых и привели оставшихся в живых Юрьевых воинов. Поболее десятка. Так мало? Неужто все остальные погибли?
Среди раненых оказался воевода великокняжеский Жирослав Михайлович. Но по ране его видно было, что не жилец он. И все-таки спросил его Ярослав Всеволодович:
- Подмогла бы моя дружина, коли подоспел бы я вовремя?
Только и смог воевода отрицательно покачать своей окровавленной головой.
- Братовин-то, великий княже, жив ли? - волнуясь, затаив дыхание, спросил Ярослав.
- Голову… на пике, - с расстановкой говорил воевода горькие слова, - вздели… поганые.
Сказал это Жирослав Михайлович и дух испустил. Вознеслась его душа, окаменело тело, а слезинки все катились к уголкам губ. Замерло сердце у Ярослава Всеволодовича. Бывают в жизни такие моменты, когда кажется, вмешайся ты вовремя, и все по иному было бы. Только поздно уже, кайся- не кайся. И лучше порой отдаться на суд Божий, что будет, то будет. Может надо было бы скатиться всей дружиной на головы поганых, авось переломился бы бой, и возможно бы жив остался брат. Не было бы сейчас на душе такой горечи, такой тяжести. Но опыт воинский не пустил его на явное самоубийство. Не было конца, краю войску вражескому. Набежали они, налетели и… отхлынули, как будто и не было никого. То все шевелилась внизу черная масса, бурлила, а теперь неподвижность и тишина…
Снова послал Ярослав дружинников, чтобы отыскали среди убитых тело великого князя Юрия Всеволодовича. Тяжко представить, что увидит его укороченным, обезглавленным, что не будет жизни в человеке, которого Ярослав помнил еще мальчишкой, товарищем по играм, а потом соратником по битвам, в коих они были, то победителями, то позорно бежали побежденными, но всегда оставались живыми. И вот пришел миг, когда брата нет, а он, Ярослав, жив, и приспело его время стать повелителем земли Русской. Как же он будет снимать с Юрьева пальца великокняжеский перстень, который когда-то носили брат Константин, отец Всеволод, дед Юрий, и не сможет заглянуть в братнины глаза, чтобы испросить прощения и благословение на великокняжеский стол. Не будет ли это похоже на воровство исподтишка? Вот поэтому-то и ноет душа, и мучает совесть. Не скажет ли потом кто, что пережидал он, не ввязываясь в бой, чтобы великокняжеский стол сам собой перешел к нему. Дрогнул от этой мысли Ярослав Всеволодович. Не хотел бы он слышать подобный упрек. Но уже поздно, и нужно думать о том, чтобы не осталась сиротой земля Русская. Ведь даже если и жив младший брат Святослав, который участвовал в бою на этой проклятой реке Сить, именно ему Ярославу, теперь быть великим князем русским. Конечно же, он мечтал о великокняжестве издавна, хотел быть первым, но только не так… Не на пепелищах городов, не на могилах близких. Да и народ частью сгиб, частью уведен в плен погаными. Да и куда деть их, врагов, заполонивших землю отчую. Еще и захотят ли они, чтобы был на Руси великий князь? Не посадят ли они на стол какого-нибудь своего хана?
Отгорел костер, приняли угольки белесый налет, и Ярослав-князь решил отправиться в свой Переяславль Залесский. Нужно было душе отмякнуть, а мыслям придти в порядок. Cтранно, конечно, войску возвращаться с жестокой сечи, не потерявшим никого ни убитыми, ни ранеными и не обагрившим мечи в крови поганых.
Тихо шли без обычного гомона и шума. Только кони ржали да мечи постукивали. Ни с кем не разговаривал и князь. Ветер обжигал лицо и нес белую поземку.
Немного не доехали до Переяславля, остановили их бредущие навстречу нищие-не нищие, но какие-то странные прохожие в непонятных одеяниях. Увидели князево войско, пали на колени и завопили. Из их сбивчивых объяснений понял князь, что сожжен Переяславль дотла, а жители, кто убит врагами, кто пленен, а кто вот так же, как они разбрелись на все четыре стороны.
Еще круче защемило Ярославово сердце. Как же все это получилось? И брату не смог помочь, и город свой в беде оставил. Да что же за судьба его такая? И голову-то теперь негде преклонить. Да и живы ли супруга его, княгинюшка и сыновья? И как будто услышав его немой вопрос, наперебой затараторили переяславцы князю:
- А твоё семейство цело, княже! Александр и Андрей бились вместе с дружинниками на стенах града. Да рази одолеешь такую тьму поганых. Вот подошли бы вовремя, тогда може и подмогли.
Тяжело было слышать невольные упреки несчастных, но он преодолел себя. Велел накормить путников, приодеть и уж только потом спросил, не знает ли кто, куда его семейство направилось.
- Не ведаем, княже, не ведаем! Знаем, что не сгибли они при штурме. Куда же ушли, один Бог знает.
Дальнейшая дорога до сожженного Переяславля казалась длиннее и горше, а как увидел Ярослав Всеволодович на месте города пепелище, так и силы его оставили. Каково было воинам вместо того, чтобы отдыхать по родным избам, ставить походные шатры.
Но скоро пришел в себя князь. Ведь, может быть, окрест его дружина одно-единственное целое войско. Все остальное побито или разрозненно. Необходимо отправляться в стольный град Владимир. Ведь и раньше приходили поганые: половцы ли, печенеги ли. Пожгут, пограбят и опять отправляются в свои степи. Но Русь снова возрождалась и становилась сильным государством. Великий князь Юрий погиб, и по старшинству Ярославу садиться на престол, и вот это и надо исполнять. Может быть, Господь и сохранил его для этой миссии. Помолился Ярослав, обращаясь к иконам походного киота и спокойнее стало у него на душе. Вышел он, запахнув шубейку, из шатра на волю и велел сбираться в путь. В Переяславле же оставил воеводу Левонтия и под его началом нескольких дружинников, велев собирать разбежашихся переяславцев, дабы возрождать город и крепость.
Сел Ярослав в сани, мечтая по дороге выспаться, как следует. Слуга Дорофей положил медвежью полость да еще шубу. Залез Ярослав туда. Тепло. Зашуршали сани полозами по снегу, зачмокали копытами лошади. Под эти однообразные звуки хорошо спится. И забылся было князь на некоторое время. Но только тяжкие мысли опять вытащили его из приятного забытья. Бывает так. И потом уже забытье никак не вернется. Голова снова свежая, легкая. И как не уговариваешь самого себя уснуть, не получается. Да и какой тут сон! Ну разве думал Ярослав увидеть на Руси такое. После доблестной победы его над литовцами и взятие Черниговских земель и укрепление в Киеве, в самый разгар его торжеств, получил он от брата Юрия весть о нашествие поганых. Поспешил, а проку-то… Не успело еще остыть сердце Ярославово от горя, от внезапной смерти сына Феодора. Только-только хотел юноша жениться, но Бог почему-то не допустил до этого и взял Феодора к себе. Мать Феодосия покорилась судьбе, смирилась с потерей, но он не смог и уехал надолго в Литовский поход развеяться.
Такова она жизнь, все в ней перемешивается: и утраты, и победы, и поражения. И не всегда радостью затмевается горе, оно порой так и остается в сердце кровоточащей раной. И, бывает, к нему прибавляется еще что-нибудь. Нет Феодора на свете, это он точно знал. А где княгиня Феодосья, сыновья и остальные домочадцы? Что из того, что видели их живыми после штурма Переяславля? Ведь ушли они без должной охраны. Могли наткнуться на какой-нибудь татарский отряд и… Защемило сердце.
- Чего, батюшка не спится тебе, чего ворочаешься? - послышался голос слуги Дорофея, который сидел на облучке и правил лошадьми. На нем была толстый полушубок и от этого он походил на медведя.
- А что, Дорофей, - не ответив ему на вопрос, промолвил князь, - твои-то родные живы? Ты узнавал?
- Эх, батюшко княже, - сочуственно вздохнул Дорофей, поняв причину Ярославовой бессонницы, - я ведь сызмальства сирота, и семьей обзавестись не успел - ни женки, ни детушек нет. Ране все об этом печаловался, а теперче вижу, что самый счастливый человек я. Не об ком плакаться, нечего терять.
И Дорофей опять вздохнул, но как-то горестно.
- Что ж вздыхаешь, коль самый счастливый? - усмехнулся князь.
- Да на других надсадно смотреть, - кивнул слуга в сторону дружины, - все от горя онемели. У кого матушка, у кого женка с чадами пропали. Ни одной избенки не осталось целой. Тоже навроде меня сиротами стали. И-эх!
Махнул Дорофей рукой и сгорбился на облучке.
А Ярослав Всеволодович опять почувствовал себя виноватым. Вот ведь не дал людям посидеть на пепелище, погоревать, разобраться что к чему, а сразу в путь погнал. Но с другой стороны, что толку сердце надрывать. С того света никого не вернешь. А уж, коли, кто жив - возвратится, как начнет город обустраиваться.
Вот за такими думами и взяла его в плен дремота.
Уж сколько проспал он, один Господь ведает, но проснулся от горестного вскрика Дорофея. Было светло, дневной свет резал глаза, хотя солнца и не было. С облаков медленно спускались снежинки. Высунул князь голову из-под шубы:
- Что подеялось, а, Дорофей!
- Батюшки, княже, батюшки… - бормотал Дорофей, глядя вперед и качая головой. - Да что же за напасть такая, матушка Пресвятая Богородица!
Приподнялся Ярослав и взглянул в ту сторону, куда так завороженно смотрел слуга. Они подъезжали к стольному граду Володимиру. Да разве это был Володимир? Дорога-то знакомая: поля, пригорки, река Клязьма… Но то, что раньше радовало сердце, не существовало. В крепостных стенах рваные пробоины. Там, где возвышались величественные Успенский, Дмитровский и иные соборы, стояли какие-то закопченные каменные сооружения. И гордые Золотые Ворота тоже потеряли красоту и неприступность. Створов не было - въезжай всяк, кто хочет. И это стольный град Руси великой?
На мгновение в голове у Ярослава Всеволодовича промелькнула страшная мысль: Господи, а существует ли Русь? И он, великий князь, владетель всего этого убожества?
И тут увидел, что из открытых проёмов ворот высыпали навстречу ему и его дружине восторженные люди. Они кричали, махали руками, радовались. Ведь впервые за горькие месяцы отчаянья увидели они русскую дружину в полном вооружение, со знаменами. Это было, как видение из той внезапно ушедшей жизни. Это была надежда на жизнь будущую.
Из глаз Ярослава хлынули такие незнакомые ему слезы. Может быть, все-таки правильно сделал он, что не ввязался там на Сити в неразумный бесполезный бой, правильно именно ради этой минуты. Да, у него есть люди, у него есть Земля Русская, и он, великий князь нужен ей. И они ему нужны.
Первым, кого он увидел перед собой - сына Александра, крепкого рослого восемнадцатилетнего юношу. По его веселому радостному лицу понял князь, что в его семье все живы и здоровы. Вылез Ярослав Всеволодович из саней и крепко обнял сына. Ведь они давно не виделись, почти с похорон Феодора. Вскоре после них и уехал князь на Литву. Был Александр в то время подростком. И хотя и тогда ростом был не мал, но костьми не так крепок. Ныне же еще вытянулся и окреп. Лицо окаймляла бородка. Объятье по-мужски сильное. Впервые за последнее время радость вернулась в Ярославово сердце.
- Якоже возмужал ты, Александре! – воскликнул дрогнувшим голосом Ярослав, отстранив после объятья сына, чтобы снова взглянуть ему в лицо. - Скоро заменишь меня во всем.
Смущенно улыбался ему в ответ сын.
…День прошел незаметно. Радость встречи с родными людьми, общение с ними держали Ярослава, как на крыльях. Душа ликовала, что живы-здоровы они. Обошла его судьба горестью и ненастьем. Княгиня Феодосия, постаревшая, потучневшая, бросилась к нему на грудь с рыданием. Она ведь тоже ничего не знала о муже столько времени. А он как-то и отвык от нее. То спал по-походному в палатке, то в избах чужих. А то и как нынешней ночью в санях ли, в кибитке ли. Да и спанье-то все жесткое было. А Феодосия зазывала его на мягкую перину. И откули только взяла ее в сожженном и разрушенном городе? Но на то и женщины, чтобы создавать уют даже там, где, вроде бы, и взять его негде. Княжьи палаты сожжены, разграблены, стоят одни каменные остовы. Поселились они в каком-то полуразрушенном доме, половина которого счастливым образом уцелела. Тут можно протопить печку, и тепло не улетучивается, а остается. Кроме ложеницы имелся тут и зало и еще ряд комнат. Все это уже освоено княжьей семьей, потому, как прибыли они сюда уж, как с месяц.
Феодосья, поджав скорбно губы и теряя слезинки в плат, рассказывала ему о трагической гибели всей семьи Юрия Всеволодовича, случившуюся в один день и ночь, о том, как горела княгиня Агафья Ростиславовна со чадами в Успенском соборе. Люди слышали до последнего момента звуки молитв, творимые несчастными женщинами и митрополитом Митрофаном, который сгорел вместе с ними же. Но до этой жестокой смерти пришлось княгине Агафье своими глазами увидеть гибель трех сыновей своих - Владимира, Мстислава и Всеволода.
Феодосия всхлипнула и зарыдала, ведь ей тоже было ведомо чуство потери родной кровинушки, сына Феодора. Гладил Ярослав руку жены, ничего не смея сказать. Разве словами успокоишь? Поник головой. Своим крючковатым кавказским носом и чертами лица походил он на горного орла.
- Надобно бы захоронить в княжеской усыпальнице хоть пепел из собора Успенского, - задумчиво произнес Ярослав.
Феодосия оживилась, отерев слезы платом:
- Захоронили, захоронили, бедняжек вместе с телом Юрия Всеволодовича и головами трех его сыновей, коих совсем намедни привезли в Володимир.
Ярослав насторожился:
- Как, разве головы сыновей привезли вместе с княжеским телом?
- Да, - горестно вздохнула Феодосья, - только головушки… - и она перекрестилась, глядя на иконы.
- Ты, верно, путаешь Феодосьюшка, племянники-то мои у стен Володимира были убиты, сама же сказывала, что на глазах матери, а великий князь сгиб на реке Сити.
Феодосья часто-часто заморгала глазами, стараясь восприять то, что говорил ей муж. Она насупила лоб, но так и не смогла переварить сказанного, только растерянно развела руками:
Дак ведь я истинно говорю, что привезли и тело великого князя и головы его сыновей в одно время и из одного места.
Ярослав понял, что в этом трудно сразу разобраться и перевел разговор на другое:
- Перстень-то великокняжеский сняли ли с руки Юрьевой перед погребением, не должно ему в могиле быти захороненном?
Опять встала в тупик Феодосия. Не ведала она этого:
- Ярославе, в великом плаче была и по шурину и по сыновцам, света белого не видела. Александре должно ведает, он распоряжался погребением.
Успокоился Ярослав, сын ведь знает все, что положено.
Но и разговор с сыном не дал ничего нового, на пальце Юрия Всеволодовича не оказалось великокняжеского перстня.
- Может быть, татарове сняли? - предположил Александр.
- А разве было тело во вражьих руках? - спросил Ярослав. - Кто его привез в Володимир?
- Не ведаю батюшка, надо разобраться.
…На другой день стал Александр расспрашивать людей из дружины Юрьевой, которые привезли тело князя в стольный град. Расспрашивал с суровостью во взгляде. Может быть припрятали в потайке перстень да и не признаются. Но никто не знал, где он, этот перстень. Лишь один чернявый с бегающими глазами дружинник по имени Духмян молвил, что слышал разговор воина Авдея со своей малолетней дочерью о каком-то перстне, что де этот Авдей успокаивал дочь, что не хватятся его, раз князь мертв.
- Что за человече такой Авдей? - нахмурил брови Александр. - Где его искать?
- А Господь его ведает. Прибился ко княжеской дружине перед битвой, а как приехали в Володимир, так и скрылся, не видели его более.
- А не тать ли сей Авдей?
- Возможно, что и тать! - пожал плечами Духмян. - Только ведомо мне, что Юрий Всеволодович пытал его в княжеской избе и держал его долго там, а уж за что, не ведомо мне.
Задумался Александр над словами чернявого, а ведь, пожалуй, что-то тут не чисто.
- А узнаешь ли ты этого Авдея, коли встретишь?
- Знамо дело, узнаю.
- Ну что ж, - решил Александр. - дам тебе двух дружинников под начало, и представь мне этого Авдея, коли он в городе.
Осклабился Духмян, искорки побежали в его глазах:
- А куды ж ему подеяться. Окрест города пустынно, некуда идтить. Собаки и то в городе кучкуются.
Неприятен был Александру этот чернявый, но он был единственной ниточкой, единственым человеком, кто хоть что-то знал о перстне великокняжеском.
Ярослав Всеволодович исполнился надеждою, когда сын рассказал ему о разговоре с чернявым дружинником. Но через пару дней этот разговор отошел на второй план… Ближе к вечеру, еще сумерки не опустились на растерзанный город, немногочисленные владимирцы заволновались. В распахнутые створы Золотых ворот въехал отряд монгольских всадников. Разгоряченный Александр кинулся к отцу с просьбой дать ему десятка два дружинников, чтобы выбить их из города и в поле порубить.
- Охолони, Александре! - выкрикнул Ярослав. - Возможно, это разведка, а там за ними тьма-тьмущая двигается.
- Ну и что! - глаза сына горели нетерпением и бесстрашием. - Как дядя, как братовья лучше сгинем, чем поклонимся!
- Кому надобна наша погибель? Руси нужен ныне великокняжеский престол. Зачем её сиротить? Неизвестно, жив ли мой брат Святослав. Возможно, мы только и остались из большого Всеволодова гнезда. И нам надлежит быти и поднимать Русь из пепла и развалин.
- Так неужто мы дадим этим нехристям гулять по стольному граду? - горячился Александр.
- Где он, стольный-то град? За что смерть принимать, за развалины? - крепко сжал зубы Ярослав, аж заскрипели они.- Вот поднимем Володимир в прежнем виде, укрепим еще больше, вот тогда-то можно и схлестнуться с ворогами.
Он положил руку на плечо сына, успокаивающе, немного помолчал.
- Умереть за правое дело всегда успеем. Поначалу же надо познать, чего хотят те, кто нынче приехал к нам.
А к Ярославу уже прибежал Дорофей, тяжело дыша:
- Батюшко княже, нехристи хотят вас видеть, велят сойти к ним.
Заблестели гневом Ярославовы глаза, ещё темнее стало лицо:
- Мною еще никто не повелевал! Коль им видеть меня надо, пущай сюда идут, а коль погнушаются, скатертью им дорога!
Лицо Дорофея просияло от еле сдерживаемой улыбки. Он побежал вниз по лестнице, топоча сапогами. Александр же положил свою руку на отцову и сжал ее в крепком пожатие.
Много прошло времени. Монголы ждали, думая, что Ярослав все же спустится к ним. Но не выдержали сами. Услышали Ярослав и Александр сердитый их гомон по лестнице, и вскоре в зало вошли шесть монголов в своих мохнатых одеяниях. От них несло конским потом и прелостью овчины. Впереди вышагивал краснолицый усач с надменным и злым лицом. Он сразу что-то прокричал, брызгая слюной.
Но Ярослав продолжал равнодушно сидеть на лавке, и как будто не слышал его. Усатый еще прокричал, потрясая плеткой, а затем выволок откуда-то из-за спины приземистого мужичка с немонгольскими чертами лица, что-то ему рявкнул и тот перевел по-русски:
- Достославный Кожедей приказывает, чтобы ты, князь, поклонился ему.
Глаза Ярослава вновь сверкнули гневом:
- Он еще не взял меня в полон, чтобы приказывать мне.
Толмач перевел это усатому. Тот опять стал брызгать слюной.
- Достославный Кожедей сказал, что вся Русь в полоне, что вся она разбита.
- А ты скажи своему хозяину, - презрительно обратился князь к толмачу, - что мое войско не разбито. Ежели он хочет попробовать, пускай пробует. Померяемся силой!
Толмач перевел это Кожедею. Усатый с силой ударил тогой плеткой. Он упал на пол и заскулил, как собака. Ярослав отрешенно смотрел на эту сцену. Надменность сошла с лица монгола, и Ярослав понял, что Кожедей этот послан кем-то в Володимир с каким-то поручением и не в его задаче ссориться, а желание, чтобы князь унизился потешило бы душонку мелкой сошки.
Кожедей пнул толмача сапогом и что-то сказал ему. Тот поднялся и перевел:
- Не князь ли ты Ярослав Всеволодович?
Ярослав усмехнулся:
- Вот с этого и надо бы начинать разговор. Да, перед тобой тот, кого ты хочешь видеть.
Кожедей, придав лицу торжественный вид, начал важно и медленно. Толмач точно так же переводил за ним:
- Бату, ясноглазый и солнцевеликий, бог на земле, военноначальник всего монгольского народа, покоривший многие страны и поработивший их царей, хочет, чтобы ты, урусский князь прибыл под светлые его очи.
Призадумался князь, что же отвечать:
- А откуда я знаю, где живет твой хан?
- Я прислан, чтобы сопроводить тебя! - опять с торжественностью произнес Кожедей.
Призадумался Ярослав. Не по душе ему было то, что кто-то решал за него, что ему делать. Не привык к этому.
- А коли не тронусь я, не захочу ехать, ведь я не ведаю, что ждет меня у твоего хана. Лучше уж погибнуть в бою, чем в полоне.
Лицо усача расплылось в добродушие:
- Не опасайся князь, ты не воевал против хана, потому-то тебе ничего не грозит, - после этого Кожедей нахмурил лоб. - А не приедешь или не дашь мне уехать назад, в скором времени здесь будет ханское войско и остатки вашей Урусии сотрут с лица земли.
