Владимир Герасимов

Следы на снегу

АВДЕЙ

Как так получилось, что он остался живым, не понимает Авдей. Кто упал пронзенный вражьей стрелой, как Иванка, кто сгорел в храме, как княгиня. Да и самого города Владимира почти что нет. Зола летит вокруг вперемешку со снегом. Дома сгорели. Только высятся обожженные почерневшие храмы да Золотые ворота стоят непобежденным великаном. Вместе со Светозаром лезли они во все опасные места.

Много горя навалилось в эти три дня на Авдея. И особенно тяжко было, когда прибежала, едва найдя его, растрепанная, обезумевшая Харитинья в обгоревшей одежде и, бросившись к его ногам, завопила, что Марфа сгорела вместе с домом. Понял Авдей, что не для кого теперь жить и что надо умереть, побольше уложив мерзких врагов, которые разбили всю его спокойную размеренную жизнь, превратив ее в непрерывную цепь потерь и страданий. Он не помнил себя, им овладела слепая охотничья жажда выискивать и убивать, и убивать. Если он не доставал мечем до жертвы, натягивал лук, и стрела точно ложилась в цель. Он специально не прицеливался. Он замечал краем глаз басурманина, руки молниеносно вкладывали стрелу и… Все было отработанно за много лет охотничьей жизни.

Рядом с Авдеем бился Светозар. Они старались быть вместе. Много раз Светозар спасал Авдея от вражеского удара, но сам не сохранился. Авдей очнулся от забытья боя, когда услышал, как вскрикнул и застонал браточад, навзничь падая на землю… Бросился Авдей  к нему, неужто последняя родная душа покинула его. Но нет, жив Светозар, но только парит на морозе большая рубленая рана на боку, и кровь вытекает, смешиваясь с грязным затоптанным снегом. Сбросил Авдей тулуп, сорвал с себя рубаху и даже не почувствовав холода, надел тулуп на голое тело. Разорвал рубаху, замотал рану, чтобы кровь не выходила, и поволок его в сторону, отбиваясь по пути от наседавших с саблями монголов. Хотелось ему, чтоб остался жив Светозар, чтоб не затоптали его вражеские сапоги, чтобы не издевались над ним, беспомощным, враги и чтоб, если бы ему и пришлось умереть, то скончался бы он тихо и спокойно. Затащил Авдей раненого за какой-то полусгоревший дом, присел рядом передохнуть. Закрыл на мгновение глаза, ведь он не спал уж трое суток, и сознание его провалилось в какую-то черную яму.

Когда он очнулся, кругом стояла тишина. Это его поразило. Сколько времени прошло, он не ведал. Было светло. Светило даже солнце, веселое и слепящее. Авдей наклонился к браточаду. Светозар был мертв. Рот его приоткрылся. Широко раскрытые глаза тусклы. Авдей встал на колени, перекрестился и хрипло произнес: «Упокой душу усопшую новопреставленного раба твоего Светозара». От выступивших слез свет преломился, и солнце разлетелось на тысячу маленьких солнц. Авдей зарыдал. Рыдания сотрясли его, как колотун. Он оплакивал всю свою разнесчастную судьбу и ему все яснее становилось, что оставаться теперь живым совершенно незачем. Он оперся о свой меч, встал и поплелся туда, где ждали его враги. Но как ни бродил он среди сгоревших домов, между крепостных руин, никто ему не повстречался. Авдей ничего не понимал. Что случилось за то время, когда он спал? Или, может быть, он  сам умер и попал в царство мертвых? Но почему же все мертвы, а он один живой? Почему ни одного живого человека, пусть даже врага нет в этом мертвом городе? Тихо и страшно. Неужто он так долго спал, что за это время кончился бой и враги ушли? Сколько он спал: день, два, три - как теперь узнаешь? Хотел он похоронить Светозара, но ходил и не смог найти тот полуразрушенный дом, за которым навек успокоился браточад. Все кругом было порушено, и повсюду лежали тела убитых. Измучился Авдей, присел у какого-то пепелища, у тлеющих еще углей. Из последних сил притащил он к пепелищу досок, сухих веток и разжег костерок.

- Господи, помоги, не остави…- бормотал он, держа над костром руки и чувствуя, как тепло пробирается во все члены. Какая-то черненькая собачонка, скуля и озираясь на него, подбиралась к костру.

- Иди, иди, погрейся, сердешная, не бойся.

Значит, не один день проспал он, если за это время все успело сгореть, вон даже собака не может найти себе огня в сгоревшем городе, чтобы погреться. Или, может быть, она ищет живых людей, не понимая того, почему кругом все вымерло? Город, где было столько народа, столько домов, столько запахов, теперь пуст и пахнет острой гарью и смертью. Это собаке было непонятно. Да что собаке? Непонятно было и Авдею, почему Бог допустил до такого разора. Хуже этого и быть не может. Что это за племя такое могольское? Быстрые и многочисленные как муравьи, разорили и тут же пропали, как будто их  и не бывало. Цветущий огромный город в несколько дней превратился в кладбище. Откуда же у них такая сила великая? И почему православный Бог не помешал разбою? Или, может быть, прав был князь Всеволод? Говорили, что он после того, как Авдей видел его молящимся в своей избе, приехавши во Владимир, отказался брать в руки оружие, говоря, что не надо противиться божьему наказанию. Ведь истинно это вражеское нашествие что-то сверхъестественное. Никогда еще Авдей не видел, чтобы так можно все разорить. Да солнце-то что же такое веселое и яркое? Лучше бы снег пошел и скрыл под собой все это обгорелое, мертвое.

Согрелся Авдей, и тоскливо ему стало, одному-одинешенькому, и как вот этому бездомному псу захотелось прибиться куда-то к живым людям. Не может же быть, чтобы все были мертвы. Вот ведь он живой, значит, еще есть где-то уцелевшие. Может быть, прячутся, может, тоже ищут кого-нибудь? Он встал и тихонько побрел. Собачонка тоже вскочила на ноги, встряхнулась и засеменила за Авдеем. Шел Авдей и склонялся к мертвым телам: а вдруг среди них окажутся раненые. Но живых не было, и чем больше он ходил, тем тревожнее и тяжелее было на душе от чего-то необъяснимого. И догадка пришла, и от нее сердце заколотилось, и во рту стало сухо. Сколько он ни ходил - нигде не было ни одного вражеского трупа. Что такое? Ведь он сам, своими руками и мечом, уничтожил не один десяток моголов. Куда они девались? Растаяли что ли? Ведь они были! Были! Это он точно знал. Упрямо шел все вперед в надежде найти хоть одно вражье тело, но тщетно.

Вдруг он явственно услышал голоса. Встал, прислушался - сердце захолонуло от радости. Быстрее выскочил из переулка. Около обгоревшего дома возилось несколько человек: женщины, мужчины и подросток. Они лопатами рыли яму. Авдей, задыхаясь, добежал до них и стал обнимать каждого, приговаривая:

- Вы живые! Вы живые!

Они его тоже обнимали. Женщины причитали. Ни одного знакомого не было среди этих людей, и все-таки они были ближе, чем самые близкие друзья. Все владимирцы-мужчины, так же, как и Авдей остались в живых после штурма, а женщины и дети вылезли из щелей, куда попрятались. Тех, кто не успел надежно схорониться, моголы увели в полон. А всех мужчин добили. Своих же погибших они собрали и сожгли у стен крепости.

Как ни устали оставшиеся в живых владимирцы, но надо было предать земле тела павших. Это было святое дело. Авдей попросил себе лопату и тоже принялся за работу. Тела складывали в могилу рядами и засыпали землей. Не осталось в живых ни одного батюшки, некому было даже отпеть умерших. Прежде, чем засыпать, могильщики крестились и бормотали молитвы, кто какие знал. Если кто-то обнаруживал тела родственников, то он хоронил их отдельно, и женщины взахлеб причитали над свежими могилами. Авдей так и не нашел ни Светогора, ни Иванку. Он хоронил чужих, а кто-то схоронил его близких.

А солнце продолжало так же ярко и весело светить, и это казалось кощунством, потому что над пепелищем и мертвой землей должен бы идти долгий серый снег с дождем, который бы оплакивал всех убитых, да и живых, потерявших все надежды на радость. Но ни одного облачка на голубом небе.

Хоронили до самых сумерек. Уставший, еле державшийся на ногах, Авдей притулился рядом с другими у костра. Он был уже в полузабытье, когда кто-то его растолкал, и он услышал знакомый детский голосок, который бы он узнал среди тысячи голосов. У него замерло сердце.

- Дядечка, похлебайте-ка щец.

Само собой в ответ на этот голос вырвалось:

- Спасибо, Настенка.

Авдей еще ничего не успел осознать, но сердце его уже почуяло великую радость и забилось бешено и сладко. Девчонка взвизгнула и, выронив посудину со щами, бросилась с воплем к Авдею:

- Тятенька, милый тятенька!

Она обняла его за шею и боялась отпустить, потому что вдруг все пропадет и окажется или сном, или видением. Авдей тоже крепко держал дочку и боялся того же самого. Но шли минуты и они оба поняли то, что случилось это наяву. Никуда не растает, не исчезнет. Когда они расстались - все беды для них только начались, а кончатся ли они теперь, Бог его знает.